Илья Тюрин - Многоточие в конце человека

От первой "Римской элегии" я получаю физическое наслаждение. Это - тоже симптом...

3 марта. Никогда не было такого. Я написал за день два стихотворения, абсолютно различных даже по размеру. Днем, гуляя с собакой, завершил свою вчерашнюю (кажется?) задумку. А ночью, уже, кстати, 4 марта, меня посетили еще два четверостишия, вскоре принявшие и третье. Ядро - мысль о том, что кладбище есть "перевернутый город" (нам видны лишь "корни") и клаустрофобия на нем естественна...

На "Стансы городу" Иосифа Бродского.

...Все умолкнет вокруг.

Только черный буксир закричит

посредине реки,

исступленно борясь с темнотою,

и летящая ночь

эту бедную жизнь обручит

с красотою твоей

и с посмертной моей правотою.

2 июня 1962.

Я просто не могу, не имею права спокойно и беспощадно (по пунктам) растерзать эти строки: они писались не для того. Они - перенесенный на бумагу крик, которого никто никогда не слышал, только видел - на этой самой бумаге. Крик неизреченный, но достойный того, чтобы его часть проникла в любого читающего эти стихи, а тем более пишущего о них, - пусть бумага не разделит, а объединит нас.

Поэзия изгнания со времен Овидия всегда и неизбежно противоречива. Несовместимы ночь (излюбленное время изгоняющих) - всеобщий покой и кричащие строки-осколки. Ночь, пропущенная, как сквозь мясорубку, через все пять потрясенных чувств изгнанника, несовместима с той молчащей темнотой, которую мы наблюдаем ежедневно в окнах. Все это непонятно и неестественно для нас, созерцателей, да, собственно говоря, не для нас и сказано, ни для кого вообще. Перед нами - попытка найти выход для чувства абсолютного одиночества, только подчеркивающая огромность этого чувства. И в любом случае эти стихи только для одного человека во всей Вселенной были и останутся близкими: его одиночество в ту ночь передалось и им тоже.

"В ту ночь" - это "внешний" признак, на самом деле пронизывающий все стихотворение насквозь и из каждой строки зычно напоминающий о себе. Да, Иосиф Бродский был выброшен из России, чтобы никогда не вернуться, чтобы гнать от себя всю жизнь даже и мысль о возвращении. Это - и тема, и проблема, и сюжет, и даже композиция. Это - везде и во всем. Темы как "фрагмента действительности" практически нет, действительность сплющена, подавлена авторским ее восприятием, и только в конце, собрав последние силы, она проявляется в образе буксира, кричащего, как и все той ночью. Если воспринимать сюжет как цепь событий, то именно цепи здесь мы и не находим: ничего не происходит, а только готовится произойти - нечто огромное, великое и единое...

Подходя к системе персонажей, я не могу молчать и о "хронотопе": пространство у Бродского стало вторым, и последним, персонажем "стансов", не менее важным, чем трагическое "я". Кстати, именно так поэт и решает проблему своего изгнаннического одиночества, для него оно - долгожданный выход... Когда все живые уже отреклись, остается последнее - Петербург, Ленинград, как угодно, - и оно оживает. Оно поднимается: колоссальное, даже священное - способное "осенять" и "отпевать", единственное, готовое остаться с изгоем навечно...

Трон коммунизма - табуретка у ног повешенного.

Выбор мертвецов - коммунизм.

Гуляющие в парке - "заблудшие души", чистилище.

Лица стариков - бенгальские огни.

Километры в час - километры в жизнь.

Струны - нити Мойр - судьба звука.

Звезды - точки в непрочитанных строках.

Вырезать горло молочному пакету: молоко - его последний вопль.

Дерево - сплетенье игреков и иксов. Провода - знак равенства, далее - небо...

Повторяю слова, выполняя работу эха.

Грязная посуда - Парфенон, развалины; мыльная пена - словно предисловие к рождению Венеры; моющий блюдца - почти дискобол.

Трамвайные рельсы <����порезы>, согревшие переулок.

Лунный свет - кровь белокровья...

Снег - будто некто внезапно нажал на "пробел".

Для очищения ночи - седьмое чувство. Ночь незаметна вокруг, но подсознательно ощутима, словно подслушивающее устройство.

Мы начались с воды.

Зевающий репетирует удушье (смерть).

Пальцы - многоточие в конце человека.

Нечто проклевывается из-под скорлупы штукатурки (дома).

В противоположность быку реагирую на красное (светофор) онемением.

Оглядываю себя, будто ищу финальную подпись автора в углу. Только где угол?

Ртуть в термометре тяготеет более к побегу, нежели к предсказанию погоды.

И на лицо отбрасывает тень грядущий череп.

...Со скоростью перехода рукоятки в лезвие (наоборот?).