Лев Толстой - Оно заработки хорошо, да и грех бывает от того (Идиллия)

- Чего, мол, тебе?

- Барин велел.

Вышла барыня.

- Чья ты? - говорит,- какая ты,- говорит,- хорошенькая. Зачем тебя барин звал?

- Не могу знать.

Вызвали барина, красный весь пришел.

- Приди,- говорит,- после с отцом, а мне теперь некогда.

А то раз днем к ней подошел, такое начал говорить, что она не поняла ничего. Только хотел ее за руку взять, она как пустится бежать, и ушла от него.>

Так-то она где хитростью, где обманом, а где силой. Раз поставили солдат к ним в избу. Известно, все вместе спать легли. Почти рядом. С вечера юнкер, из господ, что ли, свекора напоил; как потушили свечу, полез к ней. Так она его так огрела, что хотели жаловаться, чуть глаз не выбила ему. А то другой раз офицер стоял, так тоже обещала, да заместо себя ночью солдатку подсунула.

3

Так-то она никому спуску не давала. Мало того: кто к ней не пристанет, так она сама пристанет - раздразнит да и посмеется.

- Несдобровать тебе, повеса, наскочишь,- бывало, скажешь ей.

- А что ж, скажет,- коли они меня любят, разве я виновата. Что ж, плакать, что ль. Отчего не посмеяться.

<����Жил у них в это лето работник, Андреем звали, из Телятинок он был, Матрюшки Короваихи сын. Теперь он большим человеком стал; а тогда беднее их двора по всей окружности не было. От бедности отдали малого, а сами бог знает как перебивались.>

Андрюшка тогда был вовсе мальчишка, годов 16, 17. Длинный, худой, вытянулся, как шалаш, куда хочешь шатни, силишки вовсе не было. И как он работал, бог его знает, из последних сил выбивался. Малый же старательный, смирный. Хозяина пуще станового боялся. Да и всякого старшего мужика уважал. Бывало, в праздник, чужой за вином пошлет - бежит, старается. А уж с бабами или девками - ну да девки у нас какие - поиграть, этого от него никогда не видно было. Как красная девушка зарумянится и сказать в ответ ничего не умеет, коли с ним баба пошутит. Лицом, правда, чистый, аккуратный был, глаза светлые, волосы русые, ну да все какой красавец - так, работник-мальчишка - армячишко платаный, рубашонка посконная, в дырьях, шляпенку какую-то у ямщиков старую выменил - босиком али в лаптишках, и те сам сплел - вся и обувь была. Так ведь и работнику лядащему покоя не дала, совсем одурила малого. Он сам сказывал.

- Пришел я,- говорит,- в дом, боюсь, страх. Хозяин ничего, указал все, велел, что работать; когда на барщину пошлет, когда с собой возьмет; косить или что не принуждает, пожалеет; что сам ест, то и мне даст; старуха тоже молочка другой раз даст; попривык к ним, только молодайки пуще всех боялся. Бог ее знает, чего ей от меня нужно было. Запрягать ли начну или за соломой на гумно скотине пойду, подскочит, вырвет из рук. - "Вишь,- говорит,телятинский увалень, коли поворотится, коли что". И сама начнет, да так-то живо, скоро все сделает, засмеется, уйдет. А то за обед или за ужин сядем, боюсь все чего-то, глаз не поднимаю; гляну на нее, а она все на меня косится, подмигнет другой раз, смеется. А то пройдет, ущипнет, а сама как ни в чем не бывало. Пойдут с солдаткой на амбар спать.

- Андрюшка, а Андрюшка! - слышу, зовут. Подойду.

- Чего?

- Кто тебя звал?

И заливаются, смеются.

Проснулся раз, в санях на дворе спал, что бабы помирают, смеются, на меня глядя.

- Заспался,- говорят,- поди, хозяин зовет.

Пошел.

- Что ты,- говорит,- измазался, хоть помойся, табун шарахнется, настоящий черт; на, поглядись в зеркальце. Всего сажей испачкали. Поехали раз за сеном в Кочан, хозяин дослал, с бабами. Только сгребли в валы, копнить стали. Баба так и кипит, подпрыгивает с вилками, пуда по 3 на граблю захватит, и Андрюха с ними. Только скопнили последнюю, жарко, мочи нет, запотели, Андрюха навилину последнюю положил, влез на копну, топчет.

- Что ты,- говорит,- Андрюшка, никогда с бабами не играешь?

- Нет, чего играть, копнить надо.

- И не знаешь, как?

- Не знаю.

- Хочешь, я поучу?

Он молчит. Схватила его, повалила под себя и ну мять, а солдатка на них сена навалила да сама навалилась.

- Мала куча,- кричит.

Андрюха вывернулся из-под нее, ухватил за голову и ну целовать, так осмелился. Так рассерчала.

- Вишь, сволочь, работничишка, целоваться лезет губищами своими погаными.

Вскочила, так засрамила, что беда. Малый совсем ошалел. Пришел домой, ничего не понимает, что хозяин велит. Хозяин любил его, такой малый смирный, усердный, что поискать.

- Что, мол, с Андрюхой сделалось, уж не умирает ли?

- Как же, умирает, он все с бабами играет. Пора умирать гладуху такому в самую рабочую пору. Вот и я умирать стану.