Софрон Данилов - Бьётся сердце

— О чём спор, молодые люди? — крикнул Аласов как можно веселее. — Чего не поделили?

— Да вот Степанида Степановна всё капризничает…

— Что поделаешь, Евсей Филиппович, такая уж наша мужчинская доля — сносить от них. Опять крепления? Ну-ка, Степанида Степановна, снимите полозья…

Тут-то на другом берегу озерца и показался дед Лука со своим сеном. Увидав его, Степанида, как ветром подхваченная ринулась по льду: «Деду-ушка Лука! Стой, тебе говорят! Возьми меня…»

Подняв голову, Аласов похолодел: там, куда неслась, ничего не видя, Степанида, темнела прорубь. Видимо, здесь заготовляли лёд для питья.

— Сто-ой! — завопил Аласов в свою очередь.

Но она всё бежала — прямо к своей погибели. Сбросив лыжи, Аласов кинулся вслед. Когда он достиг проруби, девушка уже барахталась в чёрной воде. Лицо её было безумным.

— Держитесь, Стёпа! Дорогая, держитесь… Подгребайте к краю… — Он тянулся к ней рукой, но не доставал.

«Уйдёт под лёд — и конец», — только и успел подумать Аласов, уже прыгая в прорубь.

Вода прожгла тело, он сделал несколько энергичных гребков, ухватил Степаниду за ворот и потащил туда, где Сектяев и Майя протягивали лыжные палки. Причитая, бегал на полусогнутых ногах у кромки льда дед Лука.

Немало повозившись, их вытащили наконец. Степаниду едва удалось поставить на ноги.

— Бежать надо! Бежать, не стоять! К саням давай, к саням! — Дед Лука уже трусил впереди. Возле саней он мигом развязал быстрик, сбросил верхушку копны, разгрёб яму в сене и швырнул туда овчинный тулуп.

— Забирайтесь, живо! На тулуп, на тулуп! Да живо, будь вы неладны…

Майя содрала с девушки мокрую куртку, набросила на неё свою дублёнку. Степанида так стучала зубами, что Евсей Сектяев даже глаза закрыл.

— Сергей, почему ты стоишь? — накинулась Майя на Аласова. — Быстрей на воз!

— Нич-чего, побегу…

— Я тебе «побегу»! — дед Лука даже кнутом на него замахнулся. — А ну-ка лезь без разговоров!

Сектяев сорвал свою куртку, но Аласов сказал только: «Майе отдай», — и, как давеча в прорубь, нырнул вслед за Степанидой. Лука уже стоял наготове, подняв большой навильник сена. Пострадавших стали заваливать сеном, было слышно, как старик стелил слой за слоем, и даже придавил чем-то сверху. Пахучая тьма будто запечатала не только глаза, но и уши. Сани дрогнули, начало заметно потряхивать.

«Утопленница» не подавала признаков жизни, словно задохнулась в копне.

— Степанида, а, Степанида?

— Здесь… Вот я… — совсем около уха услышал он слабый голос.

— Замерзаете?

— Немного… Да вы весь мокрый. Придвигайтесь ближе. Тут тулуп есть и ещё дублёнка сухая…

Аласов придвинулся, на овчине стало теплее.

— Очень испугались?

— Оч-чень! Вода чёрная… Спасибо вам.

— Что вы, Стёпа… Я сам сдрейфил не меньше вас.

— Милый вы мой. Я ведь люблю вас…

И ни слова больше, только дыхание стало чаще.

Аласов и подумать ничего не успел, только почувствовал — прижалась к нему мягкая девичья грудь, голые руки обвили шею.

— Серёжа, милый, люблю тебя… Хоть убей, хоть презирай, всё равно люблю!

Такая история.

А подумать: разве он давал Степаниде повод? Один бог знает, что стряслось с этой сумасшедшей девкой. В клубе однажды танцевал с ней, было дело. Посмеивался про себя над её побрякушками. Слушал, как она забавно пикируется с директором. Повторялось одно и то же: Фёдор Баглаевич здоровается со всеми за руку, а Хастаеву окидывает с ног до головы сощуренным оком: «Ладно, так можно. Сегодня терпимо». Это насчёт её косметики. А в другой раз: «Не пойдёт! Перехватила, голубушка». Та по-своему всё комментировала: «Любит старик меня ужасно! От большой любви ко мне. И от ревности». Правда, иногда он ловил на себе её вопрошающий, словно голодный взгляд, но особого значения этому не придавал, — кажется, она на всех мужиков так смотрит. Дело девичье, понятно… И вдруг — такое признание на возу!

— Заходите, пожалуйста. Кто там ко мне?

Аласов не слишком браво переступил порог.

— Ваш единокрестник по ледяной купели…

— Боже милосердный! — Степанида при виде гостя сделала попытку подняться. — Какая милость судьбы — Сергей Эргисович у меня в гостях!

Лицо у Стёпы бледное, странное без обычной косметики.

— Ну, а ваша простуда как?

— Да никак, Степанида Степановна. Хватил по приезде спирта — и в постель. Утром не сразу вспомнил даже, что было…

— Вот видите, как хорошо! Даже не вспомнили…

— Я на минуту, Степанида Степановна. Зашёл по пути, сейчас побегу дальше.