Софрон Данилов - Бьётся сердце

«Что за чёрт! — папа швырнул ложку на стол. — Кто тебе это наговорил?»

«Почему наговорил? Лира вернулась с комсомольского собрания и всё рассказала…»

«Мама! Как тебе не стыдно! Разве я так говорила?»

«А как ты мне говорила?» — теперь и мамина ложка со звоном полетела по столу. Такого в семье ещё не было, братец Локут со страха стал даже скулить потихоньку.

«Или не ты мне рассказывала, что Аласов даже не стал искать виновников, а пошёл с комсоргом помогать этому разгильдяю Кудаисову? Разве это не подстрекательство против учителей? Ты уже взрослая, могла бы понять, что к чему!»

Лира едва удержалась, чтобы, в свою очередь, не бросить ложку на стол. В своей комнате она упала на кровать: какой оговор от родной матери! Мамочка, мама, почему ты так переменилась, что случилось с тобой, почему ты не можешь стать прежней?

Потом они помирились. Лира в который раз всё простила маме.

Но осадок в душе остался. Разве это забудешь в одну минуту?

Когда Лира вошла, в классе было уже полно ребят. Лира ушам своим не поверила:

— А он ему р-р-раз в челюсть! Пьяница бряк на пол и нож выронил. Вот так…

— Эй, ты! — взвыл Ваня Чаркин. — Отпусти-ка. Слышь, Сашка! Размахался! А ещё комсорг…

— Да я же показываю!

— Дай-ка я тебе покажу! Моду какую взяли, чуть чего, сразу на кулаки… Ты вот погоди, вам ещё за такие подвиги влетит — и тебе, комсоргу класса, и учителю. Учитель, а драться!

— Так пьяница с ножом на него…

— Всё равно, учитель с родителями не имеет права драться!

— Иди ты, законник…

— Вот, братцы, теперь вы можете невооружённым глазом видеть, что есть среди вас мудрый человек.

— Кто же этот мудрец?

— Я лично. Некто Ю.Ю. Монастырёв. Вспомните, как я предсказал: Аласов у нас только до Октябрьских протянет? За драку с родителем снимут без разговоров. Но если мы такого классовода не сбережём, тогда мы и вовсе пропали.

— Почему это не сбережём? Надо сберечь! А то посадят нам опять Пеструху!

При слове Пеструха Лиру обдало жаром — это ведь про маму её, как про корову какую!

— Стоп, тих-ха! — Саша Брагин постучал ладонью по доске. — Тише, говорю! Это верно, к Сергею Эргисовичу легко придраться. Скажут: раз учитель, должен был убеждением… Как у графа Льва Толстого: он на тебя с ножом, а ты на него со святым словом.

— Начальство ни за что свою Пест… Пестрякову в обиду не даст. А на нашем классоводе отыграется!

— Слышите, батыры Батыр — герой олонхо (якутского эпоса). … — сказал Саша Брагин, и все притихли, — а что, если нам отделаться малой кровью? «Во спасение»… Пойти и извиниться перед Надеждой Алгысовной. Пресечь в зародыше, а?

— Э, нет! — хлопнул книжкой о парту Юрча Монастырёв. — Я — нет. В чём же таком нам виниться? «Хоть вы и не правы, но ми, холопы ваши…»

— Не юродствуй, — остановил его Чемпосов. — Сергея Эргисовича спасать надо, а ты всё с гордостью своей… «Капитан первого ранга»!

— Это правильно, что Надежда Алгысовна неправильно поступила, — сказал Ефим Сирдитов. — Но урок мы всё-таки сорвали, разве правильно? На собрании вчера все заявляли: мы неправильно себя вели, а сегодня уже другое говорим, — разве так правильно?

— Великий философ наших дней Ефим Сирдитов. Словарный запас у него из двух слов — «правильно» и «неправильно». Ты уж лучше давай сразу выводы: что предлагаешь?

— Извиниться перед Надеждой Алгысовной!

— Хорошо, — сказал Монастырев. — Вот ты и пойдёшь извиняться.

— И пойду! Саша, пойдём вместе. Стыдного тут ничего нету.

— Идите, идите!!

Показалось, что отсутствовали они вечность. Всё в той же позе, не поднимая головы, сидела на своём месте Лира.

Наконец звонок, и в то же мгновение, едва не вынеся дверь, ворвались Саша и Ефим.

— Всё в порядке, батыры! В лучшем виде!

— …Если просто гуляешь, тогда проводи старика немного.

— С удовольствием, Всеволод Николаевич!

— Представляю себе удовольствие: со стариком гулять.

Рядом с Левиным далеко не уйдёшь, приходится приноравливаться к его стариковскому шагу. Всеволод Николаевич ступает медленно, отмеривая каждый шаг тростью. Не идёт, а движется. От такого передвижения и мысль у старика спокойная, мудрая. Это у нас мыслишки, как зайцы: скачем, торопимся, и мысли скачут…

— Та-ак, Сергей Эргисович, — говорит Левин, скосив глаз. — Ай да Сергей Эргисович! Пришёл, увидел, победил… Вся школа столько бьётся с дикой оравой, а он раз-два, и вчерашние тигры — ягнята: извиняются, краснеют, ножкой шаркают… Ай, Аласов! И Макаренко, и Ушинского перещеголял!