В. Яковлева - Ради жизни на земле (сборник)

Горьким был отпуск у рядового Бориса Салахаева. Ездил солдат проститься с матерью, проводить ее в последний путь. Возвратился в часть хмурым, замкнутым. При каждом удобном случае стремился уединиться. Товарищи не приставали к нему с расспросами, соболезнованиями: время — лучший врач.

Но вышло иначе. Борис все больше уходил в себя. А вскоре случилось ЧП: Салахаев совершил дисциплинарный проступок. За это ему здорово досталось на комсомольском собрании. Строго наказал его и командир. И солдат сник. Стал раздражительным, вспыльчивым. Его настроение отразилось и на боевой работе: то рука «сорвется» при передаче, то радиограмму примет неточно.

Трудно сказать, чем бы вся эта история кончилась, если бы…

Дело шло к отбою. Связисты отдыхали, наслаждаясь вечерней прохладой. Веселое оживление царило на волейбольной площадке. В курилке то и дело раздавались взрывы хохота. Большую компанию собрал вокруг себя москвич Саша Лопухов. Растягивая до отказа меха гармони, он не очень верно, но громко пел едкие солдатские частушки. Все развлекались от души, так же, как и трудились нынче на полевых занятиях. И только Салахаев не участвовал в этом веселье. Он неподвижно сидел на отдаленной скамейке. Издали могло даже показаться, что солдат любуется закатом. Однако все понимали, что ему сейчас не до красот природы.

Борис даже вздрогнул, когда рядом присел ефрейтор Валерий Балабанов. Некоторое время они молчали. Валерий предложил сигарету. Закурили. Как-то сам собой завязался разговор. Сначала односложный, ничего не значащий. Посетовали на жару, вспомнили последний фильм.

Незаметно Балабанов стал расспрашивать о серьезных вещах: о случившемся, о настроении, о родителях.

— Понимаешь, нервы не выдержали, вот и сорвался, — нехотя ответил Салахаев. — С кем не бывает…

— Но ты ведь солдат, — возразил ему Балабанов.

— А что, солдат не человек? — упорствовал Борис.

— Человек! Более того — человек долга. Самого высокого долга. В том-то вся и соль. Вспомни хотя бы фронтовиков…

Ефрейтор на минуту задумался.

— Под Ленинградом однажды, — неторопливо начал он, — два наших разведчика, два друга — Георгий и Степан — получили приказ: добыть «языка». Успешно перешли линию фронта. Выследили и скрутили дюжего офицера-эсэсовца. Без шума удалось обойти гитлеровские траншеи и уже были на нейтральной полосе, когда пустили немцы ракеты. Ночную тишину вспороли автоматные очереди. Георгия ранило. Степан ткнул фашиста в сугроб, наскоро перевязал рану друга и, взвалив его на спину, пополз к своим. А Георгий заупрямился.

— Оставь, — говорит, — меня… Тащи «языка»… Сможешь — вернешься.

Степан ни в какую. А раненый чуть слышно, но жестко потребовал:

— Выполняй приказ! Это наш долг! Я коммунист…

Степан подчинился. Он вовремя доставил «языка» в штаб. Но сразу за другом вернуться не смог: с рассветом гитлеровцы открыли бешеный огонь по смельчакам, которые пытались подобраться к воронке, где лежал Георгий. Только на следующую ночь удалось спасти коченеющего, но еще живого разведчика. За этот подвиг он был награжден орденом Славы.

— Так солдаты-фронтовики понимали свой священный долг перед Родиной, — закончил Балабанов.

Салахаев сосредоточенно молчал.

— Поучительная история, — неуверенно начал он. — Только не верится, чтобы из-за «языка» разведчик смог оставить раненого друга, даже если и приказ был такой.

— Я ничего не придумывал, — спокойно возразил ефрейтор. — Георгий — мой отец. Но дело даже не в этом. На войне таких эпизодов было немало. Ведь и твой отец воевал. Верно?

— Было. И с басмачами, и с фашистами, — подхватил Борис. — Наград у него тоже много. И в таких переделках бывать приходилось, что и непонятно, как жив остался.

— Это интересно, — загорелся Балабанов.

Солдат заговорил. Нотки нежности звучали в его голосе, когда он рассказывал о бое, в котором отец спас командира, о ранениях отца. На какое-то время Борис преобразился: разгладились морщины у губ, появившиеся в последние дни, потеплел взгляд. Балабанов почувствовал, что эти воспоминания — самое сокровенное, самое дорогое и светлое в душе Бориса. Улучив паузу, он спросил:

— А ведь ты, наверное, мечтал быть таким, как отец?

Салахаев разом сник.

— Куда мне до него! Да и время нынче не то…

— Зря ты так, — возразил ефрейтор. Нам-то грех сетовать на время. Знаешь…