В. Яковлева - Ради жизни на земле (сборник)

Но не успел я отойти и пяти шагов, как девочка, оставив строй, преградила мне дорогу:

— Я не картошку приехала чистить, а фашистов бить.

Я, честное слово, опешил. Стою и молчу. А она повторяет:

— Да, да, товарищ гвардии полковник, фашистов бить.

Беру у нее винтовку, вынимаю затвор, думаю: «А в каком у тебя состоянии боевое оружие?» Смотрю в канал ствола, а он блестит как зеркало. Открываю чехол оптического прицела — на нем ни пылиночки. Осматриваю приклад, а на нем монограмма с гравировкой: «За отличную стрельбу от ЦК комсомола». Возвращаю винтовку. Гляжу в глаза этой девочки. В них решимость бойца.

— Так вот ты какая! — уже не скрываю ни удивления, ни уважения.

А она в ответ:

— Такая, товарищ гвардии полковник.

— Ну что ж, — говорю, — иди, бей фашистов.

Так я впервые встретил Лию Молдагулову в нашей бригаде. А было ей в ту пору всего лишь восемнадцать. Но она уже успела повидать и человеческое горе, и смерть близких — ощутить дыхание войны.

Мать Лии умерла, когда девочке не было еще и шести лет. Некоторое время росла у бабушки, у дяди.

А в предвоенные годы жила в Ленинграде в детском доме на Охте. Грозовой 41-й застал ее в пионерском лагере на Свири. Там воскресным днем 22 июня услышала она зловещее слово «война», впервые увидела жестокость врага. Над лагерем появились два самолета с чернобелыми крестами на крыльях. Включив сирены, они стали снижаться и с бреющего полета расстреливать детей… Десять маленьких тел, завернутых в простыни, сквозь которые проступала кровь, с той поры почти неотступно стояли перед глазами потрясенной Лии. Девочка вспоминала эти первые жертвы фашистского зверства и в деревне под Ярославлем, куда был эвакуирован детский дом, и в Рыбинском авиационном техникуме, где она училась после семилетки, и в приемной военного комиссара, в ожидании решения своей судьбы. Она просилась на фронт. А комиссар, неловко заправляя единственной рукой пустой рукав под пояс гимнастерки, думал то же, что чуть позднее думал я: «Ведь совсем еще девочка — восемнадцати нет». И вслух по-отцовски внушал ей:

— Нет, дочка, иди учись, где учишься. Кончишь техникум, самолеты будешь строить для фронта.

А она ему отвечает в точности то же самое, что позже и мне:

— Нет, я должна бить фашистов!

После очередного отказа Лия вновь являлась на прием. И добилась своего. Военком выдал направление 2 «Комсомолка Молдагулова направляется Рыбинским райвоенкоматом в женскую снайперскую школу для прохождения дальнейшей военной службы». Это была Центральная женская школа снайперской подготовки при ЦК ВЛКСМ. Уже после войны я просматривал ее архив, встречался с сослуживцами и земляками Лии. И передо мной раскрывался прекрасный образ комсомолки, в душе которой загорелась неутолимая жажда бить жестокого врага, посягнувшего на любимую Родину. Вот первый документ, в котором упомянуто имя девушки, — это приказ начальника школы подполковника Кольчака: «За отличную боевую и политическую подготовку объявляю благодарность Молдагуловой Лии». Девушки, служившие с Лией, рассказывали мне, что ночью, уже после отбоя, Молдагулова шепнула своей подруге Наде Матвеевой:

— Знаешь, Надюша, я плачу от радости: ведь это моя первая награда — благодарность боевого офицера.

Второй документ — рапорт капитана Селифанова: «В период с 19 по 21 июля (1943 г. — Н. У .) рота фронтовиков совершила 75-километровый марш с тактическими занятиями. На протяжении всего похода курсанты держали себя бодро, явных отставаний не было…» Далее шло описание подробностей марша. Среди них нет той, которую я узнал от боевых подруг Лии. Марш был завершен. Уставший капитан стоял перед строем роты и оглядывал шеренги бойцов. Он, мужчина, устал. «А каково им, девчатам?» — думал Селифанов. Но строй есть строй — святое место: здесь не всякому чувству можно волю давать. И офицер почти на крике выдохнул:

— Спасибо за службу!

— Служим Советскому Союзу! — прозвучало в ответ.

А когда подали команду «вольно!», Лия призналась Зине Поповой, подруге, что стояла рядом в строю:

— Знаешь, Зинуша, как ноют ноги и как болят плечи от ремней вещмешка и винтовки!

— Я покрепче тебя, да и то мне тяжело, — ответила Зина.

И это все, что было сказано хрупкой девочкой о тяготах похода. На марше она ни разу не отстала, не подала даже признака той усталости, что давила плечи и наливала ноги свинцом. Лия закаляла волю, характер бойца. Не зря же роту курсантов капитана Селифанова называли ротой фронтовиков: в подразделении все ждали со дня на день приказа об отправке в действующую армию, на передний край.