Руслан Белов - Бег в золотом тумане

Федя поднял голову и, не удержавшись, соскользнул вниз. Проводив взглядом Ми-четверку, мы с Сергеем, матерясь, бросились к провалу, но Феди там не было, — поток унес его.

Мы побежали по течению, туда, где вода выбиралась из-под снежного свода, но Феди не было и там, хотя тоннель просматривался метров на восемь. Мы сели на берегу ручья и закурили. То, что этот бедолага появится у наших ног, сомнений не было. Вот только мертвый или живой? Не успели мы сделать и пяти затяжек, как из тоннеля раздались трёхэтажные выражения. Еще через минуту Сергей, с сожалением выкинув недокуренную сигарету, ухватил, Федю за шиворот, и мы вдвоем вытащили его на берег.

— Ну, блин, лажанулся! И з-з-значок сгорел! - Начал плакаться искатель приключений:

— Хороша была шавка… Шиффер Клавка!

— Федор Иванович! Вы удивительно хорошо плаваете! Скажите, где Вы прячете жабры, — я, как мог, пытался взбодрить несчастного и мокрого Федю.

— Расскажешь кому, что его вертолет сбил, — не поверят, — усмехнулся Сергей, мрачно разглядывая небо.

А в это время злополучный и всеми нами проклятый вертолет появился со стороны Ягнобской долины и, не снижая высоты и не меняя курса, ушел в направлении к Сардай-Мионе.

— Опять вертушка! А мы всё смеемся, — слегка поморщился Кивелиди, задумчиво выжимая воду из плечевых накладок Фединого пиджака.

— Похоже, Тимур уже рудник там организовал. И гребет самородки лопатой.

— Ну и хрен с ним! — отозвался я. — Зато молодость вспомнили. Я все мечтал в этих краях побывать.

— Радуйся тогда. Твои мечты исполняются, — усмехнулся Серёга и, обернувшись к несостоявшемуся утопленнику, строго приказал:

— Федька, доставай водку!

Пострадавший мгновенно взбодрился и быстро развязал вещмешок.

— Усе в порядке, шеф! — радостно воскликнул он, понюхав, многократно обернутый в нижнее белье и перевязанный сверху бечевкой, мокрый сверток. Наливай, Русик, не тяни!

Фредди веселел на глазах.

— Ну что? Полетал чуток, Коуперфильд хренов!?

Я размотал сверток, достал бутылку и, сорвав зубами крышку, подал жаждущему Феде. Отпив граммов сто пятьдесят и немного порозовев, он пообещал, что впредь будет более осторожным. На его языке это звучало примерно так:

" Яйца морозить больше не буду! Век воли не видать"!

— Не будешь, конечно. Я тебя на ишака посажу и проводом примотаю. Есть у меня такой провод — тонкий и многожильный. Юрка ими сурков ловит. Отвязывать буду лично — по малой и большой нужде!

Пообещав это, я вспомнил давнюю историю и рассмеялся. Мужики удивлённо взглянули на меня, и я начал рассказ, надеясь отвлечь Сергея от мрачных мыслей:

— Однажды мы возвращались с Барзангинского горного узла. С нами "шёл" геолог — Одиннадцать Лет Октябрьской Революции Иванович Худяков. Такое вот экзотическое имя — Олор. Мы его уважали. На студенческую скамью майор Худяков сел в сорок пятом, сразу после войны.

На этот раз, наш малопьющий и уважаемый коллега столько выпил, что в седле не держался ни при каких обстоятельствах!

Был вечер, а надо было добраться до промежуточного лагеря. Мы крепко привязали Олора Ивановича проводом к лошади и спокойно продолжали путь.

Подкралась ночь. На отдых устраивались в кромешной тьме…

Утром встали, кое-как позавтракали и побрели в основной лагерь. Лишь километра через три вспомнили, что Олора ночью никто с лошади не снимал, и что утром его в лагере никто не видел.

Бросились назад, начали искать и, наконец, в дальней березовой роще нашли беднягу. Он висел на проводах вниз головой под мирно пасущейся лошадью!".

Я взял бутылку, отхлебнул пару глотков и наткнулся на жалобные, просящие глаза нашей "амфибии". Сердце моё не выдержало и, после одобрительного кивка Кивелиди, я вручил Феде остатки "живой воды".

Странное дело! Этот урка, прикончивший, как минимум, трёх человек, начал вызывать у нас какие-то теплые, может быть, даже дружеские чувства.

В геологии всегда ошивается много зеков, в том числе, отмотавших срок, за тяжкие преступления. Они всегда имеют оправдательные легенды, в которые естественно никто не верит:

"Иду, никого не трогаю, гляжу, — мертвая девочка лежит в арыке.

Ну и понес ее в медпункт…"

Эти истории неизменно вызывали у всех неприятный осадок и еще что-то. Постепенно на первое место выходили качества зеков, важные в условиях экспедиции и относиться к ним начинали иначе.

Часто разговаривая у костра по душам, я пришёл к заключению, что иным наш попутчик Фёдор Гуськов быть и не мог, потому что родился в семье, где основным развлечением отца и матери была водка.