Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом

Моряки сорвали бескозырки, вскинул вверх руки.

— Ура-а!.. Ура-а!..

— Во мынь-ши-чак-дан! — вторили китайцы.

На станции Муравьев-Амурский остановился эшелон из Хабаровска с полком рабочих добровольцев. Сопровождал эшелон член Военного совета фронта секретарь Дальбюро Костров. Он вышел на перрон. Пассажиры, красногвардейцы, крестьяне, приехавшие на базар, узнали его, окружили, стали расспрашивать о последних событиях. Костров поднялся на ступеньки вагона, стал рассказывать о положении на Уссурийском фронте.

— Помните, товарищи, что без советской власти жизни крестьянам не будет. Поделит американец с японцем землю и леса, заберет все, что есть на земле и под землей, тогда и наши правнуки не дождутся хорошей жизни. Россия в опасности, дело ее защиты — дело всего народа. Все без различия звания и состояний, все, в ком бьется русское сердце, должны сплотиться. Мы не можем уступить и не уступим ни одного вершка нашей земли…

Костров обежал взглядом толпу, рассек воздух рукой.

— Мы вернем России ее земли на Тихом океане — пусть об этом знают интервенты. Весь русский народ примет в этой битве участие. Вся Россия отзовется на призыв Центрального Комитета партии, на призыв Ленина о защите отечества…

Среди слушателей около вагона стоял старичок в монашеской скуфейке. Вытянув морщинистую шею, приставив ладонь к уху, он внимательно слушал. Потом снял с головы скуфейку. Единственный клок волос, торчащий на лысой, блестящей голове, трепал ветер.

Костров кончил. Его обступили люди, некоторые из них спрашивали, как попасть на фронт, к кому обратиться, где получить оружие.

— Оружия, товарищи, не хватает… Надо самим добывать… — Костров не договорил.

Рядом раздался возглас:

— Не будет счастья тому, кто не пойдет против супостата!

Костров с некоторым удивлением посмотрел на старичка. Тот пробрался вплотную к вагону, поклонился.

— Благодарствую за хорошее слово. Легче стало на душе: еще есть люди, кому дорога Русь… Звать меня Михей. Послужить Руси-матушке хочу: зарок дал. Горе меня, сударь, убьет, если с собой не возьмете.

— Что же ты, Михей, на войне делать будешь?

— А ты не смейся, — огрызнулся Михей, — подавай вагоны и грузи людей, ежели здесь самый главный.

— Ну что ж, тех, кто с оружием, возьмем, — обращаясь больше к толпе, чем к старичку, отозвался Костров.

— Эх, упрям человек, — рассердился Михей. — Вспомни Минина и Пожарского. По копейке с народа собирали, войско обряжали. Не препятствуй: один камень бросит, другой иголкой ткнет, третий ножку подставит.

Дед Михей пристукнул палкой о настил платформы и срывающимся фальцетом закричал:

— Все — и стар и млад — выходи! Палкой, камнем бей супостата, кипятком шпарь, жизни не давай. Не будет драконам радости на Руси.

Пока он выкрикивал эти слова, кто-то из знавших старика вполголоса рассказывал о нем Кострову. Это был фельдшер с броненосца «Орел». О нем ходило много легенд. Сообщали, в частности, будто бы после Цусимского боя разгневанный старик пришел к Стесселю и закатил ему пощечину. Его разжаловали. В поисках правды он ушел в Шмаковский монастырь. Но и в молитве не нашел успокоения.

Между тем Михей похлопал себя по бедру, на котором висела кожаная, туго набитая сумка, и объявил:

— Никуда не пойду. Весь я здесь и мушкет со мной. Бери с собой.

— Твой мушкет — молитва, — возразил Костров, присматриваясь к Михею, — дезертиром объявят в монастыре. Как же тогда?

Михей сощурился.

— Не приведи господь! Узнает владыка игумен — отлучит от церкви… Да я, сударь, не боюсь: от веры можно отлучить инакомыслящего, а единоверца — никак. Единоверец тем и силен, что Русь-матушку любит, нивы ее супостату топтать не позволяет. Этим мы, казаки, и крепки!

— А ты разве казак?

— А как же? — подтвердил старик. — Прародитель мой, Остап Перстень, донской казак, водил у батьки Степана Тимофеевича ватажку.

Костров, улыбнувшись, помог деду взобраться в штабной вагон. Засвистел паровоз. Эшелон двинулся к линии фронта.

…В район предстоящих боев двигались вооруженные крестьяне Спасской, Тихоокеанской, Яковлевской, Вяземской, Раздолинской и других волостей. Казаки станицы Гленовской сформировали эскадрон. Шли отряды рабочих поселков Кухолевского и Чупровского. Спешили дружины с приисков Зеи и Алексеевска. Из Благовещенска вышел эшелон Красной гвардии. Получил подкрепление из Имана полк казаков, созданный делегатами 4-го съезда Уссурийского советского казачества.