Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом

Уже распустились клены и липы. Цвели каштаны. Старик с усилием подпрыгнул, сломал ветку липы, понюхал.

— Ох, и ладно пахнет!

На Светланской улице было не по-обычному оживленно. За плечами у рабочих, закончивших смену, висели винтовки, берданки, охотничьи ружья, на ремнях — самодельные патронташи.

Казалось, все чего-то ждут, какая-то еще неотчетливая тревога слышалась в голосах людей.

Вдруг со стороны Сайфунской улицы показались два японских бронеавтомобиля. Их охраняли мотоциклисты.

— Дорогу генералу Отани! — размахивая пистолетом, по-русски закричал один из мотоциклистов, японский офицер.

Прохожие сгрудились на мостовой, рассматривая бронеавтомобили.

На броневых башнях приоткрылись люки, пулеметы зловеще уставились на людей.

Прохожие шарахнулись в стороны.

Шадрин в этот час с конногвардейцами возвращался с вокзала. Он отправлял вагоны и паровозы в тыл.

— Долой интервентов! — многоголосо неслось со стороны Светланской улицы. Выкрики множились, росли.

Шадрин ударил коня шпорами. Осадил жеребца перед офицером, все еще размахивающим пистолетом.

— Я начальник гарнизона! В чем дело?

— Анархия! — злобно закричал офицер. — Полное безвластие, нас не пропускают.

— Не горячитесь! Сейчас разберемся, — сказал Шадрин. Он приподнялся на стременах, вскинул руку с растопыренными пальцами, прогремел во всю мощь своей октавы:

— Тихо-о о-о-о! Спокойно, товарищи! Это наши гости.

Все стихло.

К Шадрину подошел Фрол Гордеевич. Запрокинув седую голову, показал пальцем на японского офицера.

— Мы вот их благородию объясняли, но он, волчья сыть, слушать не хочет. Гляди, Родион, пулеметы нацелены! Хороши, язви тя, гости, так и норовят пулю в лоб всадить. Здесь яблоку упасть негде, а он броневиком прет…

Японцы не рискнули двигаться сквозь плотно сжатую вооруженную толпу. Бронированные автомобили дали задний ход, свернули на Китайскую улицу и пустынными переулками двинулись к дворцу адмирала Корсакова, отстраненному Советом за измену и бежавшему в Токио.

Какая-то женщина сорвала с головы красную косынку и, размахивая ею, запела:

Песню подхватили:

На следующий день, в воскресенье, интервенты устроили под стенами Владивостокской крепости маневры. Моряки с развернутыми знаменами маршировали по улицам. Гремели корабельные орудия. Снаряды рвались где-то в сопках, заросших лесом.

Совет призвал рабочих к выдержке и спокойствию. Провокация сорвалась.

В этой сложной обстановке начала работать согласительная комиссия. Японскую делегацию возглавлял генерал-лейтенант Отани, русскую — Костров.

Костров нервничал. Японцы вели себя, как захватчики. Они признавали только силу оружия. Правительство же и Ленин требовали: не допустить военного столкновения.

В здание Совета прибыл князь Отани.

— Позвольте узнать ваш чин? — спросил он по-японски Кострова.

— Я шахтер!

Отани отшатнулся.

— Неужели Москва не имеет генералов, которым можно было бы доверить столь важное дело, как переговоры с доверенными божественного микадо?

Черные глаза князя Отани из-под опухших век, лишенных ресниц, смотрели угрожающе.

— Наши генералы заняты более важным делом, — спокойно ответил Костров. — Совсем недавно они разбили под Псковом и Нарвой армию Вильгельма, а сейчас в Поволжье ликвидируют контрреволюционный мятеж.

Отани, брезгливо поджав губы, сел. Маркиз Мицубиси что-то тихо сказал ему. Отани поднялся и, указав рукой на портрет Ленина в ореховой раме, выкрикнул какое-то слово. Переводчик объяснил:

— Убрать!

— Что убрать? Не понимаю, — как можно спокойнее отозвался Костров.

— Их сиятельство князь Отани, — пояснил переводчик, — сказали, что они здесь, в этой комнате, не могут думать, пока не будет убрана эта картинка.

— Какая картинка? Это портрет главы Советского правительства Ленина.

Теряя самообладание, Шадрин отбросил кресло. Костров требовательно глянул на него.

— Власть в Приморье принадлежит правительству России. Портрет нашего председателя Совнаркома снят не будет! — решительно заявил Костров.

Прошло несколько томительных минут. Маркиз Мицубиси вполголоса переговаривался с Отани. Любезная улыбка рассекла его неподвижное лицо. Он заговорил мягко, вкрадчиво: