Михаил Демиденко - Девочка из детства. Хао Мэй-Мэй

Из нашего куста выпорхнула пичуга, защебетала. Я осторожно раздвинул ветку — гнездо. В гнезде четыре яичка, каждое в крапинках, как веснушки на носу.

И вдруг Мэй-мэй привстала на носки. Она дотянулась до моего подбородка. Я видел ее губы… Они были влажные…

Она тянулась ко мне, глаза ее еще были испуганные и в то же время счастливые. Она верила мне, она вся была в моей власти, маленькая и послушная, преданная и моя… Моя Мэй!

Я поцеловал ее.

Я посмотрел на небо. Облака сдвинулись, плыли.

Трудно говорить о любви. У людей очень мало слов, чтобы высказать все, что они чувствуют, когда счастливы. Беду можно расписать так, что волосы встанут дыбом. Но попробуй передать, что тебе хорошо.

Скажешь: «Хорошо». И все… Счастливый человек зачастую говорит совсем не то, что нужно. Или просто молчит. И весь светится…

На счастливого нужно смотреть. На его лице больше написано, чем он может сказать.

Хао Мэй-мэй повернулась и побежала по тропинке к фанзам. Она все время оборачивалась и махала рукой. Я хотел броситься за ней, догнать… И не посмел.

Когда она ушла, я опять поднял голову и очень удивился. Облака-то, оказывается, и не двигались с места. Никуда они не плыли… Полился дождь.

Беда всегда приходит неожиданно. Но эта была долгожданной, в том смысле, что она могла обрушиться со дня на день. Дамбы были старыми, содержались в плохом состоянии, а тут дожди… Короче говоря, ливень смывал лёсс со склонов, река взбухла, взъярилась. Первым человеком, почувствовавшим опасность, оказалась наша Маша.

Гаврилов объявил аврал. Он вызвал меня по телефону. Когда я прибежал на командный пункт аэродрома, наши были в сборе. Гаврилов метался по комнате, на нем были высокие резиновые охотничьи сапоги, штурмовка валялась на столе.

— Товарищи, — сказал он, — думайте, шевелите мозгами. Надо что-то срочно предпринять. Я пытался связаться по телефону с Урумчи, хоть доложить обстановку.

— Надо съездить к местным властям. — предложил кто-то.

— Был, черт его знает… — Гаврилов сдержался. — Я им про то, что прорвет дамбы, — они спокойны, угостили чаем, говорят: «Не волнуйтесь. Вас это не касается. Ирригационные сооружения нам достались в отвратительном состоянии от проклятого прошлого. У нас всегда были наводнения и будут. Мол, однажды Хуанхэ переменила русло, погибло несколько миллионов человек за ночь. Четыре года назад на северо-востоке, под Сыпингаем, наводнение произошло ночью, тоже десятки тысяч человек утонули… И нечего волноваться. Нам не страшны удары природы, раз мы не боимся даже империалистов…»

— Если зальет аэродром, — сказала Маша, — миллионные убытки. Сколько труда вложили…

— Что бы ни случилось, — сказал Гаврилов, — мы останемся на своих местах. Останемся, пусть даже земля разверзнется, не только хляби небесные.

Потом мы разошлись, каждый к себе.

Ян Ханя я не нашел. Не знаю, может быть, это было нарушением инструкции, но я взял всю ответственность на себя. Как назло, подогнали эшелон с горючим. С трудом настоял, чтоб его оттащили за станцию, на более высокое место. Заваруха была полная.

Прибежали Гаврилов с Поддубным, и мы втроем кинулись к ближайшей дамбе, чтоб выяснить обстановку.

Народу на берегу — тьма-тьмущая. Казалось, земля двигалась, копошилась, чавкала, дышала. Люди бежали друг за другом цепочкой. На плечах — коромысла с корзинами. В корзинах — комки размокшей глины. Она липла к рукам, когда ее выгребали, к ногам, когда на нее наступали.

Комок, еще комок. Миллионы комков.

Один за другим, один за другим бежали худые, отупевшие от усталости люди. Как капли в дожде. Им надо было опережать дождь, чтобы река не успела унести землю, не размыла, не прорвала дамбу.

Шлеп, шлеп. Ноги, ноги.

Шлеп, шлеп. Комок, комок.

Бегут носильщики цепочкой. Согбенные, мокрые, босые, в соломенных дырявых шляпах, в рваных накидках из травы. Население города без приказа, без понукания вышло на работу.

Один за другим, один за другим бежали люди с корзинками..

Сюда бы пару экскаваторов! Да что пару — хотя бы один. С ковшом и на гусеничном ходу.

В свое время Гаврилов настойчиво требовал прислать экскаватор для ремонта грунтовой полосы аэродрома. Составил заявку, отослал в Пекин. Ответа долго не было. Потом пришла телеграмма — отказали: мол, здесь нерентабельны землеройные машины, это не Европа. Куда дешевле и целесообразнее работу выполнить корзинками: во-первых, это дает трудовую занятость, во-вторых, сплачивает массы, прививает навыки коллективизма.