Богдан Сушинский - Операция «Цитадель»

— Это его «мерседес». Узнаю.

Штубер присмотрелся к появившемуся у поворота лимузину. Не сумел разглядеть ничего, кроме контуров машины, однако полностью положился на Гольвега.

— По местам! — резко скомандовал он. — Брать сразу же и заталкивать в ближайшую машину. Гольвег!

— Я готов.

— Ваш коронный выход на арену, оберштурмфюрер Гольвег!

Словно предчувствуя ловушку, генерал Бакаи опасливо открыл дверцу и, прежде чем выйти из «мерседеса», высунулся и внимательно, настороженно осмотрел, словно обнюхивал, площадь.

— Осторожничает, — нервно прокомментировал оберштурмфюрер.

— На его месте вы бы вели себя точно так же.

— А если он опять усядется в машину и укатит?

— На его месте вы так и сделали бы, — оставался непреклонным Штубер.

— Лучше скажите, что, в таком случае будем делать, Сократ вы наш.

Единственное, что генерал Бакаи увидел на площади, достойного своего внимания, — так это двух типов в гражданском, которые стояли между машинами, неподалеку от его «мерседеса». Но сбило коменданта с толку то, что они были заняты беседой и совершенно не обращали на него внимания. Еще один тип курил чуть в стороне от входа в отель, до которого было метров двадцать.

Адъютант коменданта уже стоял у дверцы. Слегка наклонившись, он пытался угадать решение генерала: заходить в отель или уехать? Комендант все же решил идти.

Штуберу трудно было понять, почему он решился на этот шаг: то ли потому, что боялся прослыть трусом, то ли действительно рассчитывал повести переговоры с посредниками между Хорти и Черчиллем.

Когда им обоим — коменданту Будапешта и его адъютанту — оставалось преодолеть еще буквально пять-шесть шагов, Гольвег и Штубер рванулись к генералу. Мгновенно сбив адъютанта с ног, они оглушили Бакаи и с помощью подоспевшего Розданова потащили к «пежо».

Непонятно откуда появившийся Скорцени вырвал коменданта из рук своих агентов и с такой силой зашвырнул в машину, что он ударился теменем о стекло противоположной дверцы.

Адъютант генерала все же успел схватиться за пистолет, однако налетевшие на него из-за угла отеля Ланцирг и Ханске мигом обезоружили и оглушили офицера, а затем бросились к машине генерала, чтобы нейтрализовать водителя. Но они опоздали. Родль успел захватить солдата за горло, подтянуть к себе и двумя ударами рукояти пистолета уложить на мостовую.

Вся операция заняла три-четыре минуты. Еще через минуту-другую сразу несколько машин покинули стоянку возле отеля и разъехались в разные стороны. Ни один из невольных свидетелей этой операции так и не запомнил, в какой именно из них был увезен комендант столицы.

Впрочем, искать его никто особенно и не собирался. Буквально через два-три часа агенты гестапо наводнили Будапешт слухами о том, что генерал Бакаи предал Хорти, оказался английским шпионом и убит сотрудниками венгерской службы безопасности, не желающими, чтобы дело доходило до суда.

При той нервозной ситуации, что сложилась в столице, их версия выглядела более чем правдоподобной. И то, что похищение и ликвидацию генерала многие приписывали не венгерской тайной полиции, а гестапо — сути дела не меняло. Союзники — они и есть союзники. Разберутся.

После нескольких промозглых туманных дней небо над Будапештом наконец-то прояснилось. Медленно созревающее на небосклоне желтовато-красное солнце возносилось над изнуренным, запуганным городом последней осенней благодатью.

Штубер смотрел на это «полусозревшее» светило с мертвенным безразличием взошедшего на эшафот смертника, для которого все радости жизни угасают задолго до того, как угаснут отраженные в его глазах последние лучики рассвета.

— Судный день настал, господа, — донесся до его сознания почти торжественный голос оберштурмфюрера Гольвега.

— Что? — спросил Штубер.

— Это я так, вариации на темы судного дня.

— Вариации на темы судного дня в исполнении дуэта шмайсеров.

— Со временем мы продадите эту репризу любому спасшемуся от концлагерей конферансье.

— Обязательно последую вашему совету, — взглянул Штубер на часы. — Ваш выход, Гольвег. Не забудьте об ассистенте.

— Что-то я некстати о судном дне заговорил, — добродушно проворчал Гольвег. — Слова таят в себе беду.

Выйдя из машины вслед за Роздановым, Гольвег затравленно, словно щенок, которого вышвырнули из будки прямо под ноги бульдогу, оглянулся.

— Отпускаю все грехи и прегрешения ваши, — невозмутимо благословил его Штубер. Они оба понимали, насколько опасна миссия, которая выпала сегодня Гольвегу и этому русскому.