Алим Кешоков - Долина белых ягнят

— Клянусь солнцем, за такие слова бороду выдирают вместе с челюстью. Повтори сейчас же, что ты сказал. Пусть все услышат. Перепил, что ли, с утра? Все знают, на чьи денежки пьешь. Пенсионеров обсчитываешь.

Сентраль перетрусил.

— Что ж, и пошутить нельзя? Капли в рот не брал. Поставь чернильницу, нечем будет протоколы писать. — Повернулся к пенсионерке: — А ты поди, веди, Хадижа, свою кормилицу, веди, дорогая. А я тебе завтра пенсию принесу.

Хадижа все-таки не могла уйти молча. Она выпрямилась, благодарность переполняла ее.

— Не знаю, кому спасибо сказать. Но вода на земле всегда находит свою щель, а благодарность — дорогу к сердцу. Да вознаградит аллах долголетием и здоровьем тех, кто сегодня обратился ко мне и сказал: «Возьми, Хадижа, корову и сохрани ее». Видит бог, я слаба. Мало сил у меня. Убить врага я не смогу. Но корову эту сохраню. Волосок не упадет с нее. Если только буду жива…

Хадижа пошла от фермы. Корова словно только этого и ждала: послушно побрела вслед за старухой.

— Да обернется для тебя долголетием ее молоко! — крикнула Кураца, довольная ответом старухи.

— Клянусь всеми книгами Карла Маркса, Хадижа сознательнее иного молодого человека, даром что не читает газет! — похвалил старуху и Бекан. Мисост на этот раз промолчал. Может быть, его смутила необыкновенная клятва Бекана.

— Теперь выводи для Хабибы! — распорядился Бекан.

Зоотехник переспросил:

— Рекордсменку? Ведерную?

Мисоста переполнила злоба. Ненавидящими глазами посмотрел он на счастливую обладательницу рекордсменки. Вспомнил Темиркана, которого всегда считал стручком перца на своих губах. Темиркан принес в аул Советскую власть. Посмотрим, устоит ли она теперь? Почему бы не отдать породистую корову тому, кого обобрали во время коллективизации? Темиркан привел в колхоз яловую худобу, похожую больше на козу, чем на корову. А теперь получает рекордистку. Может, это калым? Приемный сын Бекана волочится за Апчарой. Но если это калым, то пусть Бекан отдает свою корову, а не колхозное добро.

Питу вывел из хлева упитанную рогастую корову ореховой масти. Корова шла важно, достойно, зная себе цену. Огромное вымя раскачивалось, как розовый бурдюк из козьей кожи, налитый тяжелым вином.

— А где же теленок? — встревожилась Хабиба.

Мисост не стерпел.

— Ворона склевала глаза, а теперь каркает, дайте еще и брови. До чего ненасытная человеческая душа!

Ему не терпелось высказать все, что накопилось за долгие годы, но тогда не видать, конечно, колхозного быка. Кое-как взял себя в руки, проглотил рвущиеся из горла слова. Даже попробовал улыбнуться. Но одно слово все-таки не удалось удержать, сорвалось:

— Калым!

— Какой калым? — не понял ничего зоотехник. — Настоящая швицкая порода.

— На Хабляшу похожа, — радостно вздохнула Хабиба, хотя ничего похожего на Хабляшу в этой корове не было. Ту, бывало, пастух называл скаковой и рысистой за длинные ноги и за поджарый живот.

Как бы там ни было, а оказалась Хабиба опять с коровой.

Да, скоро исполнится шестнадцать лет. А там и старость. Между тем ничего еще не видела в жизни. Ничегошеньки-ничего.

Апчара оторвалась от книги, оперлась локотками о подоконник и поглядела далеко вверх, где белые горы соседствовали с синим небом. Там, в горах, шла война между холодом и теплом. Тепло наступало снизу. Оно карабкалось, отвоевывало у гор пологие склоны и делало их зелеными. Но на крутых склонах и на вершинах держался снег. И чем ярче светило майское солнце, тем ослепительнее сверкали снега, словно торжествуя свою победу.

Уже пришла пора, что мать называет семью днями, на которые надо оставлять семь охапок сена, чтобы отощавшие за зиму коровы дотянули до свежей травы. Как раз сена-то и не оказалось на ферме. Молоко требуют, а кормов не дают. Как тут быть? Приходится гнать коров на склоны гор, на солнечные места. Но зеленую траву еще не ущипнешь, а прошлогодняя трава вымокла, вымерзла, выветрилась, пересохла, от нее никакого проку.

В шестнадцать лет можно на минуту забыть про траву и коров.

Апчара оторвалась от гор и оглянулась на мать, копошащуюся около очага.

— Мам, а тебя в шестнадцать лет уже звали на вечеринки?

— На вечеринки? — искренне удивилась Хабиба. — Да я в шестнадцать лет давно была замужем! Это теперь девушек не берут, пока они ходят в школу. А мы грамоте не учились. Совершеннолетняя, несовершеннолетняя — никого это не интересовало. Прикидывали на глазок. Бывало, куклу из рук отберут и ведут к жениху. Выдавали и четырнадцатилетних, если собой не дурна… Не засиживались в девках и те, кого аллах обошел красотой. За таких не требовали калыма. Кому жена необходима — возьмет, не будет смотреть на кривые ноги или на длинный нос.