Валентин Стариков - На боевом курсе

Получив это письмо, моторист явился ко мне в каюту взволнованный, возбужденный, протянул мне конверт и сказал: «За таких людей, как наши, я готов отдать свою жизнь».

То, что заявил мне этот матрос в счастливую минуту, не оставалось словами… Он безропотно переносил все тяготы подводной службы. Его заведывание всегда было в отличном состоянии, дисциплина безукоризненна. На одном из комсомольских собраний он взял на себя обязательство — во время похода изучить искусство управления вертикальным рулем, чтобы помогать рулевым нести вахту в подводном положении. Комсомолец-боцман Хвалов помог ему освоить вторую специальность. И часто комсомольцы-рулевые, вымотавшиеся на рулевой вахте в штормовую погоду, были признательны мотористу за его помощь; пока он подменял их — они имели возможность в течение нескольких часов просушиться и отдохнуть. И никто бы не мог поверитъ, что это тот самый матрос, который в первые месяцы войны не отличался высокой дисциплинированностью и все время рвался с корабля на фронт, в морскую пехоту. Лебедев, Мартынов, Хвалов не были исключением среди замечательных людей экипажа нашего корабля, у нас был прекрасный сплоченный коллектив, безгранично любящий Родину. Молодые матросы, которые прибывали к нам в экипаж, сразу попадали под это здоровое большевистское влияние коллектива, и неизменно через несколько месяцев из них воспитывались хорошие воины.

Кто не помнит первую военную зиму 1941/42 го да? Она была на редкость суровой. Морозы доходили до 40–50°. В море по многу суток подряд свирепствовали штормы. Корабли покрывались толстым ледяным панцырем.

В один из таких штормов мы шли на выполнение боевого задания. С каждым часом наша лодка все больше и больше обрастала льдом и теперь походила на какую-то причудливую ледяную глыбу. Антенны, которые в обычном состоянии четкой струной тянутся над палубой, сейчас провисали под тяжестью наросшего льда и, качаясь от борта к борту, каждую секунду угрожали обрывом.

На мостике стало тесно. Все предметы, находившиеся там, потеряв свои обычные формы, увеличивались в размерах и занимали много места. Поручни настолько обросли льдом, что их никак не удавалось обхватить пальцами. Палубный настил превратился в скользкую ледяную площадку, к которой примерзали подошвы каждый раз, как только новая волна окатывала мостик. Люди, сменившиеся с верхней вахты, спускаясь в центральный пост, едва двигались. Их одежда, покрытая льдом, теряла гибкость и ломалась при каждом движении. Шапка-ушанка и воротник верхней одежды смерзались и выглядели, как ледяной колпак. На бровях и щеках образовывалась настоящая ледяная маска. Лицо невыносимо жгло.

Внутри лодки было тоже холодно. Кое-где на приборах появилась ледяная бахрома; она покачивалась в ритм вибрирующему корпусу лодки.

В центральном посту, съежившись от холода, с головой укрывшись полушубком, почти не двигаясь, сидел Тюренков. Он достаивал свою вахту и, хотя ему приходилось быть в неподвижном состоянии, выполнял свои обязанности безукоризненно. Если бы вы внимательно присмотрелись к нему, то непременно решили бы: «Вот чудак: выбрал самое неудобное место… У него дьявольское терпение, да несообразительная голова». Но о Тюренкове этого нельзя сказать. Там, где он сидел, расположено было одно из ответственных мест его заведываний.

Тюренков делал все, чтобы механизм не замерз. Он подкладывал под него переносную лампочку, наглухо покрывал его ватником, снятым с себя, и так как этого было мало, — делил драгоценное тепло своего тела с боевым механизмом. Именно с этой целью он сидел на крышке механизма, заботливо укрыв его полой своего полушубка. Подобную картину можно было наблюдать и в радиорубке и в других отсеках.

Лодка, отягощенная льдом, переваливалась с борта на борт. Центр тяжести все время перемещался кверху, и уменьшалась остойчивость корабля. Дальнейшее плавание в надводном положении в штормовую погоду грозило катастрофой.

Между тем необходимость полностью кончить зарядку заставляла нас оставаться в надводном положении. До конца зарядки оставалось немного времени. Напрягая все силы, мы топорами и ломами скалывали лед. Люди поминутно рисковали скатиться за борт. Лед был прочный и отскакивал небольшими кусочками. Это мало облегчало положение лодки, но все же оттягивало наступление опасного момента.