Валентина Старикова - Ах, эта белая сирень…

Освободившись из заключения, Александр Акимович Буравчанкин задумался — куда направить свои стопы. Он просидел в тюрьме год и освободился досрочно. В кармане его фуфайки лежит железнодорожный билет на поезд до Сталинабада, но ни в Сталинабаде, ни в Курган-Тюбе, где он проживал последнее время до тюрьмы, его никто не ждал. Последние сожительницы гнали его от себя, а друзья-собутыльники зачастую сами не имели ночлега. С каждым разом ему всё сложнее становилось завоёвывать-соблазнять очередную женщину своим показушно-весёлым, общительным характером, и наступило время, когда его мужские чары почти перестали действовать на вдов, потерявших своих мужей в войну, истосковавшихся по мужскому теплу. А он так всегда нуждается в безопасном ночлеге, в чистой одежде. И он вспомнил о бывшей жене Анне. «Да. Вот то, что мне нужно сейчас! Сойду-ка я в Самсоново и расспрошу о ней», — решает он.

На перроне станции Самсоново Александр Акимович встретил своего односельчанина, с которым когда-то до войны обживал эти пустынные места Туркмении, сбежав из колхоза Воронежской области.

— Здорово, Иван!

— Здорово. Это ты, что ли, Шурка? — отвечает Иван Алексеевич Маркин, видный из себя и уважаемый в Самсоново мужчина.

— А хто же ещё? — хохотнув, говорит Буравчанкин.

— Да ты откуда взялся?

— Проездом. Еду в Сталинабад.

— Так поезд ушёл?

— Я отметку сделал в билетной кассе. Ну, как жизнь?

— Ничего. Идёт. Слышь, Шурка, а твоя Нюрка здесь живёт, ты знаешь аль нет? Дочь Машка уже невеста и сын меньшой с ней.

— Да ну? Подожди-ка, я щас бутылку возьму красненького. Поговорить надо, Твоя Катька возражать не будет?

Симпатичная молоденькая девушка Маша Буравчанкина стоит во дворе многоквартирного двухэтажного дома возле жарко пылающей мангалки — мешает ложкой кашу, бурлящую в казанке.

Во дворе появляется Екатерина Маркина — жена того самого Маркина, односельчанка Александра Акимовича. Она подходит к Маше и говорит:

— Маша, твой отец приехал. Он сейчас у нас. Мать-то где?

Маша растерялась от неожиданного известия. Ложка выпала у неё из рук прямо в пыль.

— Какой ещё отец? — с недовольным видом отвечает она вопросом на вопрос.

— Какай, какой! Что у тебя, их много? — с легким раздражением произносит Екатерина.

— Мать в квартире, — приходя в себя, ответила ей Маша.

Встревоженная известием, Маша сняла казанок с огня и отнесла в один из сарайчиков, что напротив дома, предназначенных изначально под хозяйственные нужды жильцов, но в тёплое время года приспособленных под летние кухни.

Дразнящий запах из казанка больше её не волнует, она села на скамью и задумалась — что же ожидает её от появления отца в Самсоново после многолетнего неведения, где он, что с ним. «Да она, пожалуй, примет его», — ужаснулась Маша своему открытию. Она вспомнила, как мать иногда, выходя из задумчивости, произносила: «Где же ты, бродяга, шатаешься?»

И по тому, как она это произносила и как при этом вздыхала, Маша догадывалась, что нить душевной привязанности матери к отцу до сих пор не порвана.

«Наверное, он и приехал, чтобы пристать к нам, — размышляет Маша. — Состарившись, решил сесть нам на шею и окончательно отравить нам жизнь».

В дверях подъезда показалась Екатерина, а за ней, на ходу застёгивая кофту, Анна. Маша заметила, что лицо матери светилось радостью, и она поняла, что тревожиться у неё есть все основания. Поравнявшись с Машей, мать сказала:

— Машка, найди Славика, и приходите к Маркиным. Я там буду.

— А что мне там делать? — насупилась Маша.

— Как что делать! Разве тебе не хочется увидеться со своим отцом? Какой бы он ни был, он твой отец.

Маша всё же решила идти.

— Здравствуйте, — сказала она, поздоровавшись за себя и за Славика, войдя в квартиру.

— Здравствуйте, — повернувшись к ней, ответил Иван Алексеевич, хозяин дома.

Маша сразу узнала отца. Он сидел за столом, как раз лицом к двери. Прежде чем весёлая улыбка сошла с его лица, она ещё успела заметить прыгающих чёртиков в его глазах. Александр Акимович на полуслове замолчал и посмотрел внимательным взглядам на детей какие-то секунды, а потом, как ни в чём не бывало, продолжил свой забавный рассказ, даже не поздоровавшись с Машей и Славиком, словно они для него были чужие дети.

Маша наблюдала за отцом, сидя в стороне от стола на большом сундуке, куда и Славик уселся. «Он сильно постарел с тех пор, как бросил нас в Пархаре в 1947 году на произвол судьбы, — подумала Маша, — а сейчас 1953 год. Морщины и тогда уже были у него на лице, их стало гораздо больше, и они глубже, а нос ещё длиннее и мясистей. Только привычки и манера поведения нисколько не изменились — всё так же пьёт и похохатывает». Маша почувствовала к нему отвращение.