Валентин Стариков - На боевом курсе

«Противник обнаружен на небольшой дистанции… Потеря каждой лишней секунды может привести к неудаче», — думал я, нетерпеливо ожидая, когда рулевой положит лодку на указанный курс. Заметив, что лодка неустойчиво держит диферент из-за того, что люди разбегались по боевым постам, я приказал прекратить движение в лодке и объявил, что атаковать будем силами одной вахты. Из отсека доложили, — аппарат заело — не открывается передняя крышка. Я приказал быстро ликвидировать задержку. Снова поднят перископ. Внешняя обстановка меня несколько успокоила: транспорт оказался танкером среднего водоизмещения и, как ни в чем не бывало, шел прежним курсом.

Убедившись, что в запасе еще есть время, предложил помощнику посмотреть на цель.

— Какой нахал, идет при полной иллюминации. Дадим ему перцу, товарищ командир, чтобы научился ходить, как положено в военное время, — проговорил Щекин и отошел от перископа.

Пока наблюдал Щекин, пеленг изменился только на пять градусов, и мы, боясь обнаружить себя, опустили перископ. Получив все доклады, я снова поднял перископ и, убедившись, что все идет нормально, передал:

— Аппарат!

Как многократное эхо пронеслась эта команда. Каждый, находившийся в центральном посту, считал своим долгом повторять эти команды.

— Пли! — снова крикнул я, и торпеда с ревом выскользнула из аппарата.

«След нормальный», — радостно подумал я, когда увидел в поле зрения перископа белую тонкую струю, рассекающую темную штилевую поверхность моря.

— Погружаться на глубину.

Все обошлось хорошо. Лодка погружалась. Теперь все с замиранием сердца ждали взрыва. Глядя на часы, я отсчитывал секунды, и течение их казалось вечностью. Стрелка секундомера заканчивала круг, проходила минута, а взрыва еще не слышно.

«Вот проклятие, — подумал я, — неужели промазали?.» — и от одной этой мысли по телу прошел озноб. Но торпеда, оказывается, еще шла, и взрыв ее был услышан только на десятой секунде второй минуты. Мы со Щекиным чуть не подпрыгнули от радости и тут же решили всплывать под перископ. Просчет во времени объяснялся просто: дистанция оказалась несколько больше той, которую можно было определить в темноте, на глаз. Однако ошибка в дистанции не могла повлиять на точность выстрела, так как все остальные элементы стрельбы были рассчитаны правильно. Через полторы минуты, тщательно просмотрев горизонт в направлении атаки и не обнаружив танкера, я уступил место Щекину. Он долго и старательно смотрел в перископ, но, кроме ровною, далеко тянувшегося и резко выделяющегося снежной белизной берега, тоже ничего не увидел.

— Чистая работа, товарищ командир, — сказал он. Я крепко пожал ему руку и сказал;

— Это благодаря вашей бдительности.

Щекин молча улыбнулся.

При моем появлении торпедисты Иванов и Матяж встали и, переминаясь с ноги на ногу, молча смотрели то на меня, то друг на друга, как бы ожидая, кто первый начнет разговор. Иванов держал в одной руке бутылку с жидкостью, другую вытирал о ватные брюки, иногда посматривая на злополучный аппарат, заклинившийся в момент атаки. Матяж виновато теребил полу своего ватника. Я первым нарушил неловкое молчание, спросив Иванова, что случилось с аппаратом.

Выяснилось, что приготавливая к раздаче обед, торпедисты разложили «камбузную технику» по всему отсеку и, когда внезапно поступила команда, они не успели сразу собрать все это хозяйство. При открывании передней крышки первого аппарата у них заело тягу. Рычаги тяги уперлись во что-то твердое и дальше не пошли. Торпедисты быстро нашли и устранили причину неполадки, приготовили аппарат к выстрелу и заняли места для выполнения команды «пли». Им можно было сделать скидку, учитывая, что молниеносная атака застала их в такой момент, когда действительно трудно в несколько секунд полностью подготовить отсек. Но все же я сделал им строгое внушение.

— Этого больше не повторится, все будет работать, как часы, — твердо заявил Иванов за себя и за Матяжа.

Я снова вернулся в центральный пост.

— Что будем делать дальше? — спросил Щекин.

— Сейчас пойдем на зарядку, дадим людям немного отдохнуть и донесем командованию, а оно решит, что нам делать.

— Боцман Хвалов выражает неудовольствие, — деланно серьезным тоном обратился ко мне Смычков.

— В чем дело? — спросил я Хвалова, который стоял на горизонтальных рулях. Хвалов, повернувшись ко мне, засмеялся и сказал, что он даже не успел, соскочив с койки, надеть сапоги, как противник уже был потоплен.