Сергей Бельченко - Фронт без линии фронта

Откуда-то снизу доносился звук бурлящего потока: близко река. Меняшкину мучительно хотелось пить. Хотя бы глоток! Его тянуло к воде, но тело не повиновалось. Жадно хватая воздух, он снова впадал в забытье…

«Где я? — С трудом открывая глаза, силился разглядеть что-то большое и темное, закрывшее солнце: — Неужто человек?» Меняшкин порывисто вздохнул и чуть слышно произнес:

— П-и-ить!..

Человек не подал воды, ушел. Да и был ли это человек?..

Алексей Иванович сделал усилие и перевернулся на спину. В лицо ударил солнечный луч, перед глазами поплыли желто-багровые круги, к горлу подступила тошнота. Собравшись с силами, снова лег на живот и потерял сознание…

Через некоторое время снова застонал… Поднял отяжелевшую голову и увидел в колеблющемся мареве хату. Радостно подумал: «Рядом, только руку протяни, живут люди». Пополз, оставляя за собой кровавый след. Боли уже не чувствовал. Только казалось, несет на спине осколок скалы, который при каждом движении плотнее и плотнее прижимал его к земле. Внезапно Алексей Иванович почувствовал, как его тело, набравшее было силу от нагретой солнцем земли, как-то сразу обмякло, ослабло, замерло. А в шелесте листьев раскинувшегося над ним старого граба он явственно услыхал нежный шепот: «Сыночек родной, кормилец ты наш…» Натруженная шершавая рука матери опустилась на вихрастую мальчишечью голову… Затем перед глазами поплыла широкая пыльная дорога. Он, босоногий парнишка, припав к стриженой колючей гриве, скачет на буланом коне, гонит табун в ночное… И вот уже родное село Ермиши, что на Рязанщине, с лохматыми ветлами промелькнуло мимо и осталось где-то позади…

1918 год. Умер отец… Под соломенной крышей в ветхой, покосившейся хате их осталось пятеро — один другого меньше. Нужда, голод. Алексей, старший, у ермишинского кулака-мироеда скот пасет… В ту короткую минуту Алексей Иванович в мыслях даже дома побывал, с женой поговорил: «Ты, Шурочка, прости, если что…», — и уже, как наяву, обвила его шею ручонками, прильнула к небритой щеке самая младшая сероглазая дочурка. И он потрескавшимися от жажды губами, на которых запеклась кровь, чуть слышно прошептал:

— Галчонок, кровинка моя…

Но почему так шумит в голове? О-о, да это же море! Он же матрос славного Балтийского флота. На голове бескозырка, на ветру развеваются ленты… Он на палубе боевого корабля… И вдруг высокая ярко-красная волна взметнулась, обожгла ноги, плеснула в лицо, чем-то липким залепила глаза. Попробовал смахнуть с лица эту липкую пену, но внезапно жгучая боль сковала простреленную руку и возвратила его к действительности. Меняшкин приоткрыл отяжелевшие веки: небо, как парус при штиле, низко опустилось, сморщилось, затем покраснело и вспыхнуло огнем… В груди разлился жар. И тут вдруг набежала другая волна, накрыла с головой, придавила к земле, огромная и черная, как сама могила, и — унесла его в забытье…

Очнулся Алексей Иванович от острой боли. Застонал. Прислушался… За срубом послышались голоса. Сиплый старческий голос проскрипел:

— Там, сыны, за нашею хатою, хтось давно стогне…

Меняшкин вспомнил: засада, перестрелка, бой… куда-то долго-долго, целую вечность, полз… Хотел подняться, но в спину полоснула острая боль, дошла до самого сердца. Алексей Иванович упал лицом в траву, глотнул запах сырой земли, сжал в левой руке пистолет, приготовился…

Долго ждать не пришлось. Из-за угла вышли двое, один с топором, другой с автоматом. «Бандиты», — мелькнула мысль. Нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало — патроны все…

Высоко в горах завыл «шакал»: сигнал тревоги! Бандиты кинулись через речку, в заросли…

Селом Дихтинец на подводах и верхом мчались десятка три вооруженных людей. Один за другим соскочили на землю и побежали к скале. Но живых бандитов и след простыл. Подступы же к скале были усеяны трупами бандеровцев.

Чекисты поспешили на вершину завала и в ужасе остановились: перед ними на громадном камне лежал изрубленный человек. В нем с трудом опознали Новожилова. Лицо майора с пустыми глазницами было истыкано ножами, в груди торчал оставленный убийцей топор. А рядом, на забрызганном кровью обломке скалы, горело в багряных лучах заходящего солнца вырванное из груди сердце мужественного чекиста. Казалось, оно еще билось, звало к отмщению! Несколько человек бережно подняли останки майора, отнесли на подводу.

Державин разделил людей на группы и послал на поиски остальных товарищей. Осмотрели камни, заросли, спустились к берегу реки. В расщелине скалистого берега Путилы нашли тело капитана Большакова с выколотыми глазами, с размозженным черепом и вырезанной на груди пятиконечной звездой, но Меняшкина, Гусько и Лебедеву найти не могли. Напротив хутора Тарночки, по ту сторону реки увидели остов сожженной автомашины, но ни мертвого, ни раненого шофера не было. Другая поисковая группа поднялась над Тарночкой в лес, встретила там девочку, которая пасла коз. Она рассказала, что в сторону горы Буковинки полчаса тому назад какие-то вооруженные люди провели женщину со связанными руками. Стало ясно: врача Лебедеву забрали бандеровцы… На околице Дихтинца, возле прилепившейся на склоне горы небольшой хаты деда Темного [33] Темного — слепого. , обнаружили тело майора Меняшкина. Бандиты успели надругаться и над ним: ноги майора были перебиты, отрубленная левая рука с судорожно сжатым в ней пистолетом лежала поодаль в еще незастывшей крови…