Николай Прокудин - За речкой шла война…

– Неслышащих, – автоматически поправил Никита. И автоматически открестился: – Он не мой, он мне по-наследству достался.

– Какая разница! Непомнящий, Невидящий…. Вбежал, понимаешь, в казарму и помочился в тумбочку дневального! Дневальный пытался что-то возразить… А ваш ротный – бац его шваброй по затылку! Он нормален, ваш ротный?

Никита неопределенно пожал плечами.

– Значит, так, лейтенант! Найти ротного, и ко мне его в кабинет! Бегом, лейтенант!

Ага, найдешь его, как же! Спрятался, поганец! А окликай не окликай – он Неслышащих…

Сволочь Витька Неслышащих объявился только на утреннем построении. Проспавшимся и бодрым. Всё отрицал. А солдат? А солдат врёт. А по башке его кто шваброй? А никакой швабры, сам поскользнулся, упал, очнулся, гипс, вот пусть сам скажет. Ну-ка, солдат, скажи? Я киргиз, по-русски плохо, поскользнулся, упал…

Командование махнуло рукой. И сказало: «Поехали!». В смысле, проехали.

– Врешь! Вот сейчас врешь! – возмутился москвич Котиков. – Не бывает такого, чтоб ротный – и ссыкун!

– Бывает! – заступился за приятеля Кирпич. – У меня в училище комбат был типа этого Недумающего. Постоянно норовил по пьяному делу у оружейной комнаты пристроиться.

– Ладно, поверим, – махнул рукой Большеногин. – Мели, друг мой, дальше.

Общага гуляла больше недели. В запое пребывали обитатели двух этажей кирпичного барака, за исключением жильцов из четырёх комнат для семейных. Они бы тоже с удовольствием присоединились, но жёны отлавливали своих супругов на подходе к крылечку.

Почему народ пил? А иных развлечений и нет. Сеансы кинофильмов в Доме офицеров начинались в девять вечера, но совещания оканчивались около двадцати двух часов. Старинный телевизор в холле общежития – исключительно для мебели, без внутренней начинки. Коллективной антенны на здании не было, а в комнатах самодельные антенны ловили программы плохо. К тому же командование запрещало держать в номерах нагревательные приборы и постороннюю аппаратуру. В целях экономии электричества?.. Сукно единственного бильярдного стола было разодрано, шары отсутствовали. Шахматные доски сиротливо лежали на подоконнике без фигур внутри. И лишь полные собрания трудов Ленина, Маркса и Брежнева на книжных полках – в девственной целости и сохранности.

Двухэтажное общежитие, выложенное серым силикатным кирпичом, до водоотливов окон первого этажа покрылось мхом и плесенью. Сырость и затхлость (и это в Туркестане!). На каждом этаже – комнаты для умывания с четырьмя раковинами у стен. Вода подавалась только холодная, кухни не было вовсе – пожароопасно. Ветхая мебель. Общий туалет позади магазина на улице через дорогу.

Словом, максимум отсутствия удобств, минимум свободного времени. И большая толпа страдающих и мучающихся от безделья и тоски молодых мужиков. Чем занять себя после одиннадцати вечера? Нечем. Или крепко выпить, или смертельно напиться…

Водка и вино продавались только в городе, а маршрутка шныряла до девяти вечера. Поэтому около девятнадцати часов какой-нибудь гонец с деньгами мчался на рынок в универсам, к закрытию, наполнял сумку бутылками, авоську закуской и успевал вернуться обратно. Обычно до утра не хватало. В первую очередь иссякали запасы спиртного: сколько ни возьми, потребности всегда превышали возможности. В поход за напитками отправлялись самые страждущие. Если гуляли обитатели комнаты Шмера, то можно было уговорить слетать на мотоцикле Шкребуса. Когда пьянствовала седьмая рота, то на стареньком «Москвиче» в нелегальный магазин мчался Власьев. Правда, затем в знак благодарности приходилось поить автовладельцев. Но бывало, что кто-то желал выпить после полуночи, а водители уже спали дома с женами, и тогда страдальцы топали пешком – полчаса туда и полчаса обратно – на окраину города. Здесь стояла хибарка с покосившейся деревянной дверью в глиняной стене, так называемое «Чёрное окно». Стучи в любое время дня и ночи – откроют, обеспечат всем необходимым, но по двойной цене. Когда те, что бегали за водкой, легкой трусцой возвращались, собутыльники обычно уже спали. Гонцы будили спящих, и мероприятие продолжалось.

Дыра, она и есть дыра. Будь он неладен, этот незаменяемый район! Вот если бы попасть в Небитдаг или Кызыларбат! Да хоть в Афган – «блестящая» перспективка!

Дернула нелёгкая Ромашкина в такой запойный день забрести в общагу к Ахмедке, чтоб послушать магнитофон. Он вошел в фойе и сразу же увидел осторожно выглядывающих из-за дверей семейных комнат женщин. Караулят суженых… Кирпичная коробка гудела от пьяного гама, звона стаканов, бренчанья гитар, русского мата.