Войо Терич - Семь бойцов

Буду переправляться! Но переправиться на тот берег не так-то просто, тем более если в кустах притаилась засада; Ведь река — всегда препятствие на пути солдата. На ней он — открытая цель! По опыту я знал, что в таких случаях нужно действовать осторожно, не торопясь.

Я еще раз окинул взглядом прибрежную отмель и поднес к глазам бинокль, о котором совсем было забыл. Правый берег Сутьески, казалось, можно достать рукой. Мысленно я уже шел по тому берегу. И вдруг словно молния меня пронзила — в поле моего зрения попал немец. В бинокль он казался огромным и был совсем рядом. Одетый в помятый мундир, он стоял под кленом, держа на плече винтовку. Смотрел он хмуро и независимо. От волнения у меня перехватило дыхание, тревожно забилось сердце. Я рассмотрел край растянутой палатки. Совсем близко. Протяни руку и коснешься ее пестрой поверхности. Я опустил бинокль и посмотрел невооруженным глазом. Расстояние между мною и немцем немного увеличилось. Я снова поднял бинокль и заметил почерневшую от росы растяжку, а рядом с нею тонкий телефонный провод. Вот оно что! Но немец, казалось, был равнодушен ко всему на свете. Он с беззаботным видом нес свою службу и время от времени спокойно рассматривал противоположный берег. И это спокойствие раздражало и пугало меня. Фашист чувствовал себя спокойно на нашей земле! Во мне поднималась волна ненависти. «Убить его! — мелькнула мысль. — Гляди, как хорошо виден его затылок! И коробка пулеметных лент у палатки! Буду переправляться в этом месте…» — решил я.

Подо мной резко хрустнула ветка. Я замер. Тишина. Подул легкий ветерок, и листья вокруг зашептались, словно предсказывая чью-то смерть. Умереть? Стать мишенью, как то чучело в школе? Нет, ни в коем случае. Необходимо как можно осторожнее переправиться через реку. Представь, что ты в центре горящего города, и тебе во что бы то ни стало нужно из него выбраться. Нет, ты не должен допустить, чтоб тебя убили. Будь храбрым, ведь ты — солдат. Сейчас ты, как иголка в стогу сена, никто из них не знает, где ты. И уцелеть — это твой долг. А долг — это то, что заставляет забыть страх и дает силы подползать даже к амбразуре ощерившейся огневой точки.

Вдруг откуда-то донеслось повизгивание собаки. Что это, полиция? Я уже собрался войти в воду, но в этот момент; как назло, часовой повернулся в мою сторону. Невольно, словно подчиняясь гипнозу, я поднял бинокль и приблизил к себе это лицо. Водянистые выпученные глаза, казалось, цепко впились в меня, будто обнаружив. Не знаю, сколько прошло времени, но я так и не тронулся с места. Немец же стоял свободно, на открытой поляне перед палаткой, словно у себя дома. Будто не он, а я нахожусь в чужой стране. От обиды у меня перехватило дыхание. Я поднял винтовку и прижался щекой к прикладу.

Но в эту минуту снизу по течению послышались выстрелы. Должно быть, военная полиция прочесывала местность, подбирая трупы своих солдат и добивая наших раненых. Часовой повернулся ко мне спиной и зашагал в том направлении.

Проклятая собака заскулила ближе. Вот она радостно взвизгнула, видимо, обнаружив мой свежий след. Что же ты стоишь? Лучше погибнуть, чем ждать, пока тебя схватят и начнут колотить, как дикого кабана.

И вот я в воде. Стараясь ни о чем не думать, я полностью доверился Сутьеске. И она понесла меня к заветной цели. Несколько пуль шлепнули справа. Но я видел только лес на том берегу. До него оставалось метров двадцать, а силы уже оставляли меня. Сказывалась усталость, бессонные ночи и постоянный голод.

У самого берега я поднялся во весь рост. С одежды струйками стекала вода. Медленно, слишком медленно стал карабкаться по камням. Ухватившись за выступ, я нечаянно стукнул прикладом. И тут же пулеметная очередь ударила в скалу над моей головой. Я собрал последние силы и, шатаясь, пошел в лес. Те, кто отчаянно строчил по мне с того берега, должно быть, волновались больше меня. На их глазах «бандит» медленно уходил в заросли. Уходил, пошатываясь от усталости, подставляя свое исхудалое тело огню. Словно презирал смерть…

III

Подул ветер, и высокие сосны согнулись, как мачты. И чем дальше углублялся я в лес, тем сильнее завывал ветер в вершинах деревьев. Мимоходом я сорвал пучок черемши, но не смог утолить мучившего меня голода.

В тот день я прошел много километров. Желание найти своих подгоняло меня. В моем батальоне было шесть взводных и три командира роты. Неужели только мне суждено было остаться в живых? Я жил уже целый день после того, как переплыл реку, и еще день с половиной с тех пор, как уничтожили дивизию. Но чем же тут гордиться? Что это за командир взвода, который не уберег ни одного своего солдата, а теперь бредет, сам не зная куда? Охваченный этими мыслями, я шел и шел, еле передвигая ноги, крепко вцепившись в винтовку, все больше углубляясь в лес. Какое-то неведомое чувство подсказывало мне, что где-то рядом — немцы, что они повсюду окружают меня. Но я шел и шел, словно уходил в вечность. Мне насмешливо кивали еловые ветки, могучий аромат леса опьянял меня, тишина и безлюдье пугали.