Иван Багмут - Записки солдата

Класс слушал его с невиданным вниманием, а «славянин» время от времени наклонял голову, чтобы скрыть улыбку. Ивась кончил, и класс ждал с интересом, что скажет преподаватель.

— Та-а-ак… — протянул тот, помолчал и решительно заключил: — Так! Садись. Молодец!

Аверков поднял руку, Михаил Яковлевич кивнул.

— Скажите, бог есть?

Гимназисты поддержали вопрос одобрительным гулом. Педагог замялся.

— Понимаете… Это не так просто… Вы знаете, что такое третье «я» по Канту?

Разумеется, этого никто не знал, на что и надеялся учитель.

— Так вот, когда будете это знать, тогда и поговорим о боге.

Ивась понял ответ педагога как отрицательный. Просто классный наставник не хочет сказать прямо и пускается на хитрость. Ведь если бы он и впрямь верил, что бог существует, то так бы и сказал: бог есть. Но остальные гимназисты требовали конкретного ответа. Кант Кантом, а вы скажите: да или нет?

— А что такое бог? — ответил вопросом на вопрос Михаил Яковлевич. — Бог философа или бог сельского священника? Бог протопопа Аввакума или бог Льва Толстого? Бог римского папы, который за деньги отпускает грехи, или бог в вашей душе?

Ученики растерянно молчали.

— Это не такой простой вопрос! — повторил педагог и строго добавил: — А сейчас у нас урок на другую тему.

Прозвенел звонок, и Михаил Яковлевич стремглав выскочил из класса, чтобы не продолжать разговор о боге.

— Так как же все-таки понимать Михаила Яковлевича? — обратился Ивась к Аверкову.

— Михаил Яковлевич слишком образован, чтобы представлять нам бога таким, каким его рисуют попы. Но есть же какая-то высшая сила? Высшая сила, которая создала мир, дала первый толчок жизни. Бог есть, — засмеялся Аверков, — но нас с тобой он не знает. Не знает и не в состоянии знать, потому что бог — высшая сила, а не личность, которая карает грешников и награждает праведных. Бога, который творит чудеса в нашей жизни, — нет.

— Почему же Михаил Яковлевич не сказал нам этого? — пожал плечами Ивась.

— Очевидно, потому, что отец Виктор учит нас иначе… И классный наставник не хочет ссориться с законоучителем. И правда — что бы это было? В одной и той же гимназии один учит так, а другой — иначе.

— Значит, по-твоему, бог не вмешивается в нашу жизнь?

— Конечно!

— А откуда ты это знаешь? — допытывался Ивась, хотя сам был того же мнения.

— Приведи мне доказательства, что вмешивается. Их нет!

— Почему же Михаил Яковлевич не сказал нам хоть этого? — удивлялся Ивась.

— Во всяком случае, — засмеялся Аверков, — если б Михаила Яковлевича покарали за вольнодумство, он не считал бы, что это его бог наказал…

Ивась задумался и мечтательно проговорил:

— Вот бы знать точно — есть он или нет?

Каждый день выдвигал новые вопросы, но редко давал на них окончательный ответ. Вскоре Ивась уже смеялся над собой, вспоминая, что его мучили такие проблемы, как «измена» царю, или что он считал Родзянко защитником революции, и проблема свободы тоже приобрела ясность — не «свободу убивать и жечь», а только свободу слова, совести, печати и собраний отстаивает революция. И все же в голове теснилось множество вопросов. Самодеятельные митинги, которые почти ежечасно возникали на перекрестках центральных улиц, где Ивась иногда останавливался послушать ораторов, высказывавших самые разношерстные взгляды, часто не только не помогали «познать истину», а лишь еще больше запутывали.

К тому же Ивасю уже почти исполнилось четырнадцать, а на вид можно было дать и шестнадцать, и, хотя его очень интересовали политика и философия, он частенько сидел перед зеркалом, разглядывая свое лицо, на котором, к его величайшей радости, веснушки стали редеть и светлеть.

И все же лицо казалось ему очень непривлекательным, и он тяжко вздыхал, вспоминая белокурую гимназисточку, о которой никак не мог не думать и чей образ то и дело мешал ему проанализировать до конца политические сомнения.

Ивась долго не отваживался познакомиться с девочкой. Всегда стеснительный, он теперь совсем оробел. Помощь пришла неожиданно… В гимназии еще в 1916 году организовали отряд бойскаутов, и, ясное дело, Ивась вступил в него, больше мечтая о походах в лес, на реку, о «беседах у костра» в темных ущельях, чем о воспитании в себе «порядочности», на котором делала ударение программа отряда. Его выбрали помощником командира отряда четвероклассников, и у него кроме нашивки на плече красовались еще и лычки на рукаве. По уставу его должны были первыми приветствовать все рядовые и низшие по званию, хотя бы они и не были с ним знакомы, в том числе и герлскауты, то есть скауты-девочки.