Геннадий Сазонов - Марьинские клещи (сборник)

Лейтенант внутренним чутьём понял: полк, на чью поддержку он особенно рассчитывал, фактически был рассеян в ходе боя. Противотанковые батареи своей 133-й дивизии ещё не подошли сюда. В одиночку брать гарнизон врага — это был большой риск. Александр Феликсович привык бить фашистов наверняка, и вместе с тем не разбрасывался своими бойцами и офицерами.

Всё же, размышляя и так и этак, Чайковский на следующее утро приказал батальону идти в направлении на Старо-Каликино.

Комбат рисковал, но он не терял надежды, что к началу атаки артиллеристы подтянутся, и брать гарнизон будет легче.

Так оно потом и получилось.

Батальон шёл лесной дорогой, шагать было споро, ночью морозец прихватил грязь и лужицы, образовалась твердая корка, которая не ломалась под сапогами солдат.

Вдруг в холодном воздухе послышалась дробь конских копыт, а вскоре вдали показались верховые.

На подходе к станции Брянцево батальон догнали всадники, среди них ехал верхом на коне и командир дивизии Швецов.

Василий Иванович слез с коня, подошёл к комбату.

— Почему задержка с выполнением приказа? — гневно спросил генерал-майор и сверкнул глазами по лицу лейтенанта.

Чайковский стал объяснять ситуацию, сложившуюся у Старо-Каликино, ссылался на отступление соседнего полка.

Не дослушав его, комдив бросил:

— Под трибунал захотели!

Конечно, лейтенант не заслужил такой оглушительной оплеухи.

Чайковский побледнел, но выдержал испепеляющий взгляд Швецова.

— Товарищ генерал-майор, прошу отложить трибунал на два дня, — спокойно возразил комбат. — Отложите, а там посмотрим, как дело пойдёт, тогда и судите трибуналом.

Швецов и сам понимал, что хватил через край — Чайковский был одним из лучших офицеров в дивизии. Грозное слово «трибунал» в последние дни то и дело срывалось с языка командиров разного ранга, будто заклинание, будто угроза, чаще всего не заслуженная. Не удержался и Швецов. Хотя и сам генерал прекрасно сознавал, что идти в бой без противотанковых средств — дело безнадежное.

— Ладно, хорошо, — смягчился комдив, — отложим трибунал. Извини, Александр Феликсович, погорячился.

Он обсудил детали операции с комбатом, и со своей группой всадников так же незаметно исчез, как и появился.

Пока начальник станции Солодихин подробно объяснял Чайковскому и Щеглову, как лучше незаметно подойти к деревне и шоссе, подбежал его сын Олег, подросток лет пятнадцати.

— Дядя командир, — выпали он, — давайте я с Витей сбегаю в Каликино, всё разузнаю, вам потом расскажем.

Комбат вопросительно взглянул на начальника станции, а Олег и его дружок Витя уже кинулись в дверь, след их простыл.

— Ну, пострелы! — не удержался Солодихин.

Олег и Витя дошли до Старо-Каликино, фашисты ни в чём не заподозрили их.

Вернувшись, ребята рассказали, что успели высмотреть. С согласия отца, они напросились в проводники батальона. Как только бойцы заняли исходные позиции, Олега и Витю отправили домой в Брянцево, подальше от предстоящего боя.

Занималось морозное утро, почти зимнее, только бесснежное. В рассеянном слабом свете деревня казалась вымершей, не было привычных дымков над крышами, никто не торопился за водой к колодцу или к скотине в хлев.

Но вот из крайней избы вышел мужик и потопал к навесу, где были сложены поленницы дров. Рядом с навесом рос густой кустарник.

— Эй! — тихо окликнули мужика из кустов.

Мужик оглянулся, увидел присевшего на корточки красноармейца, он манил его рукой к себе, приставив палец к губам: мол, тише.

Всю ночь мужик, не успевший, как другие жители, сбежать в лес, топил немцам печь в избе и баню. Фашисты несколько раз приставляли к его груди автомат, чтобы он не вздумал сбежать. Мужик-истопник охотно рассказал разведчику, сколько в деревне немцев, какие дома они заняли, где у них штаб. И он, не замеченный в отлучке, вернулся в избу с охапкой поленьев.

Через какое-то время из другой избы высыпали немцы, раздетые по пояс. Они пошли к колодцу, достали ведром воды, обливались, фыркали, смеялись. От колодца до кустов, где сидела наша разведка, долетали обрывки иностранной речи: «Gut! Ser gut!», что в переводе на русский язык означало: «Хорошо! Очень хорошо!».

Один из немцев наигрывал на губной гармошке веселую мелодию, старался создать другим бодрое настроение. Из открытой двери плыли по воздуху ароматные запахи — враги собрались завтракать. Они чувствовали себя в Старо-Каликине полными хозяевами. Может, кто-то из фрицев уже и прикидывал, что по достижению победы над русскими, которая представлялась его воображению совсем близкой, он будет единоличным владельцем вот этой самой деревни, и полей, и лесов окрест неё, как обещал фюрер в Берлине. Не зря же Гитлер позвал его на войну? А фюрер, мнилось такому немцу, никогда не обманывал.