Дарья Плещеева - Операция «Аврора»

— Увести!

Когда вызванный Нарсежаком конвой вывел Ходорковского за дверь, Андрей повернулся к агенту и сказал:

— А ведь дрянь дело, Федор! Одни мы эту помойку не раскопаем. Придется просить помощи…

— У кого?

— На самом верху, Федор… Поеду-ка я в больницу, авось Борис Леонидович в сознании окажется, совет даст?.. А ты пока вот что, собери всю прессу за неделю, где что-нибудь про наш инцидент писали.

— Зачем?

— Подполковник всегда говорил: если мозги не соображают, значит, им не хватает пищи. Вот мы их и подпитаем. Надо просеять газетную болтовню, глядишь, чего полезное найдем. Репортеры, известно, пронырливые ребята.

— Сделаем, Андрей Николаевич!..

Однако следующий день вновь принес противоречивые результаты. И сказать, чего больше — хорошего или плохого, — не взялась бы и цыганская гадалка.

В больнице Голицыну повезло. Подполковник действительно очнулся. Правда, дежурный врач хирургического покоя, худой, длинный и бледный, больше похожий на доходягу-чахоточника, чем на костоправа, наотрез отказался пустить капитана в палату Не помогло даже удостоверение Службы.

— Князь еще очень слаб! Приходите через пару дней!..

— Да мне всего на пять минут…

— Нет! Даже на одну нельзя!..

Андрей плюнул и отправился искать главного врача. Им был знаменитый ученый медик, лейб-хирург Евгений Васильевич Павлов. Голицын познакомился с ним в 1904 году, когда Павлов взялся оперировать отца Андрея, Николая Сергеевича, полковника артиллерии, получившего сложное осколочное ранение в бою на Квантунском плацдарме. К сожалению, операция запоздала. И хотя Павлов вынул осколок из бедра полковника, но начавшаяся гангрена кости свела Николая Сергеевича в могилу. И все же Голицын остался благодарен хирургу, справедливо посчитав, что тот подарил отцу лишних два месяца жизни.

Капитан нашел хирурга в приемном покое горячо спорящим о чем-то с молодым коллегой.

— А я вам говорю, милейший Артем Филимонович, что вы ошибаетесь! Сей случай — не операбелен. Инфекция уже затронула брыжейку.

— Евгений Васильевич, если ничего не предпринять, он умрет в течение суток!..

— Он у вас на столе умрет еще скорее!.. А вместо того, чтобы спорить, вы бы лучше телефонировали в клинику профессора Бадмаева.

— Никогда! Я не стану обращаться к этому… шарлатану!

Молодой врач в сердцах сдернул с головы медицинскую шапочку, скомкал ее в кулаке. Павлов внимательно посмотрел на него поверх очков и покачал головой:

— Не ожидал от вас, Артем Филимонович, не ожидал…

— Чего? — с вызовом поинтересовался тот, вздергивая подбородок. — Уж не думаете ли вы, уважаемый Евгений Васильевич, что я поверю во всю ту чушь, что рассказывает этот… потомок Чингисхана о лечебных свойствах талого снега и дыма полынных палочек?

— Во-первых, Петр Александрович не монгол, а бурят, — сухо и сердито заговорил Павлов. — Во-вторых, процент выздоровевших пациентов в его клинике намного превосходит все прочие больницы Петербурга. В-третьих, использование нетрадиционных методов диагностики и лечения расширяет возможности клинической медицины неимоверно и, в конечном счете, увеличивает шансы наших пациентов на выздоровление!

С этими словами профессор повернулся и стремительно шагнул к выходу из приемного покоя, но тут же наткнулся на замершего в ожидании Голицына.

— Доброе утро, Евгений Васильевич, — смущенно пробормотал Андрей, став невольным свидетелем некрасивой сцены.

— A-а, господин Голицын! — посветлел лицом Павлов. — Вы ко мне? Что-то случилось?

— Да… То есть мне совершенно необходимо повидать господина подполковника, а дежурный врач отказал в посещении.

— Ну и правильно отказал. Ваш начальник, господин Вяземский, еще очень слаб, чтобы заниматься делами.

— Поверьте, Евгений Васильевич, это очень срочно и буквально на минуту-две! — Голицын твердо посмотрел хирургу в глаза. — Можно в вашем присутствии.

Павлов в свою очередь пристально оглядел напряженную фигуру и закаменевшее лицо капитана, пожевал губами, вздохнул и сделал приглашающий жест.

— Идемте, Андрей Николаевич, что с вами поделаешь! Подполковник переведен в отдельную палату буквально сегодня утром из интенсивной терапии…

Вяземский выглядел бледно. Исхудавшее лицо, заострившиеся нос и скулы, круги вокруг глаз, восковая кожа. «Ну и досталось же тебе, Борис!» — невольно посочувствовал про себя Голицын, но вслух сказал:

— Здравия желаю, ваша светлость!