Дарья Плещеева - Операция «Аврора»

— Гольдовский все объяснил. Но с господином Балавинским вам пока лучше не встречаться.

— Постараюсь.

— Садитесь, Денис Николаевич. Поговорим о ваших возможностях и наших желаниях…

— А потом? — вдруг спросил Шапиро.

— Что — потом?

— Потом его куда?

Шапиро указал пальцем на Давыдова.

— О чем это вы, Саша Петр?

— Его выпускать нельзя. Пойдем, поговорим. А этого — не выпускать, понятно?

— Понятно, — сразу согласился Головин. — Посидите пока тут, господин Давыдов, а мы переговорим. Уходить не советую…

Проверять эту возможность Давыдов не стал. Ему вынесли из кабинета стопку книг, чтобы не скучал. Он выбрал коричневый томик сочинений господина Ростана в переводе госпожи Щепкиной-Куперник. Его сразу заинтересовали торчащие меж страниц бумажные закладки. Оказалось, кто-то в этом доме с увлечением читал стихотворную пьесу «Орленок» — о сыне Наполеона Бонапарта и о романтичных заговорщиках, которые хотели вернуть ему отцовский трон. Пока Давыдов с увлечением искал параллели с российской действительностью, разговор в кабинете завершился; Головин, Шапиро и толстый смуглый господин, которого Денис видел на совещании у Балавинского, вышли.

— Нет, другого пути нет, — сказал Шапиро, отвечая на неизвестный Давыдову вопрос. — Сколько можно повторять?! Что, кроме террора?! Ничто другое их не проймет! Только террор, только страх! Как во времена французской революции!

Он вздернул подбородок и замер с приоткрытым ртом — ни дать ни взять, санкюлот, идущий штурмовать Бастилию.

— Савелий! — крикнул Головин. — Поезжай с этим господином в больницу к Маргулису!

— Сейчас!.. — отозвался бас из глубины квартиры.

— А вы, господин Давыдов, пока поживете здесь.

— Не возражаю, если это нужно для дела, — сказал Денис.

— Именно что для дела. У вас есть фрак?

— Есть. В Питере.

На самом деле, давыдовский фрак висел в шкафу у Барсукова, но подставлять доброго приятеля Давыдов не хотел.

— Выпускать его нельзя, — сказал Шапиро. Головин кивнул. — Его нужно готовить для дела. Для дела! — И глаза анархиста вспыхнули неземным восторгом.

Тут вбежал Гольдовский.

— Вот ты где! — воскликнул он.

— А где же мне еще быть? — удивился Денис. — Я все сделал по твоим указаниям, нас доставили сюда. И здесь я теперь буду жить. Ну-ка, подойди, встань ко мне спиной…

Давыдов и сам встал спиной к Гольдовскому.

— Посмотрите, Федор Александрович, мы с ним точно одного роста?

— Вроде бы да.

— Так пусть Олег привезет мне свой фрак. Думаю, будет впору. И купит все необходимое, включая лакированные штиблеты. Они тоже остались в Петербурге.

Давыдов откровенно развлекался, беря власть в свои руки, но превращать боевое задание в комедию все же не стал. Шапиро очень уж косо на него поглядывал. Потом анархист уехал по своим загадочным террористским делам, а Давыдова отвели в комнатушку, откуда временно выселили прислугу. Очевидно, желали этим сказать: здесь тебе не гостиничный номер, здесь — тюремная камера! И просидел он в этой комнатушке двое суток, читая книжки и порой развлекаясь крестословицами. Письменных принадлежностей ему не дали, так что крестословицы Денис решал в уме, тренируя память.

Это были не лучшие часы в его жизни. Заноза, о которой говорил Нарсежак, рассасывалась медленно и болезненно, в голове рождались самые нелепые мысли. Однажды Давыдов даже спросил себя: «Что, черт побери, я делал не так?!» Ответа он, понятно, не получил.

В комнатушке было небольшое узкое окно. Оно выходило во двор. Время от времени Денис поглядывал, что там делается. Однажды даже выругался: отчаянный Нарсежак, переодевшись кучером, заехал во двор на телеге, груженой какими-то бочками, и затеял ругань с дворником. Сбежались все соседи. Нетрудно было догадаться — в это время двором прошли или агенты ОСВАГ, или «совята», или даже полицейские агенты, рассредоточились, изучили местность.

Зато потом он заметил Гольдовского, что-то внушающего двум мужикам с пилой. После внушения они перетащили козлы с досками поближе к воротам. Масоны, видно, всерьез взялись охранять головинское жилье, Давыдов понял: что-то готовится, что-то назревает.

На третий день его заточения в обычно тихой квартире началась суета. В комнаты впустили прислугу. Головин требовал прибраться как можно скорее.

В конурку к Давыдову заглянул Гольдовский. Был он возбужден и, кажется, беспредельно счастлив.

— Ну, слава те Господи, начинается! Денис, что ты разлегся? Обувайся, повязывай галстук! У нас такой гость! После того случая он на нас злился, думали: пошлет ко всем чертям, но вот ведь приехал!