Ганс Кирст - Покушение

— Число казней за измену родине, за разложение армии, за подрыв обороноспособности, за поношение фюрера и клевету на него растет из года в год, — подчеркнуто деловито докладывал Ольбрихт. — В сорок третьем году по всей Германии официально вынесены и приведены в исполнение смертные приговоры в отношении более трех тысяч гражданских лиц, и можно считать чудом, что до сих пор жертвами гестапо оказалось сравнительно мало членов нашей организации.

— Но как раз сейчас число арестов среди нас грозит увеличиться!

— Этого, конечно, нельзя полностью исключить, — подтвердил Ольбрихт. — Того же мнения придерживается и полковник фон Штауффенберг. Он считает, что, поскольку до решающего момента осталось совсем немного времени, а все главные проблемы уже обсуждены, нам нет нужды собираться вместе, во всяком случае, в ближайшие дни или даже недели. Итак, предельная сдержанность и максимальная осторожность…

— Одну минутку! — бросил господин из министерства внутренних дел. — Ваши слова следует рассматривать как своего рода приказ? Должен заявить, что мои друзья выражают беспокойство по поводу методов господина фон Штауффенберга, который по-диктаторски вмешивается в решения, принятые отдельными группами Сопротивления…

Ольбрихт, неприятно задетый словами господина из министерства, взглянул на графа фон Мольтке. Последний снова попытался воздействовать на Ойгена Г., который не только слыл находчивым и острым на язык человеком, но и был известен тем, что решительно поддерживал военных с Бендлерштрассе. Лишь теперь всем бросилось в глаза, что доктор против обыкновения вообще не принимал участия в разговоре.

И вот Ойген Г. осторожно заговорил:

— Господин Ольбрихт, вы сказали, что капитан фон Бракведе хотел бы побеседовать со мной. Он хотел сообщить мне о моем предполагающемся аресте?

— Боюсь, что да, — признался генерал и после недолгого колебания добавил: — Гестапо выписало ордер на ваш арест, господин доктор.

— Значит, и до него добрались!

Ольбрихт пропустил мимо ушей выкрик истеричного чиновника. Он глядел на потерявшего дар речи Ойгена Г. и наконец сказал:

— Это не имеет ничего общего с готовящимися событиями. Гестапо произвело домашний обыск у пастора Бонхеффера и обнаружило документы, в составлении которых участвовал наш доктор. Поэтому его и разыскивают.

— Хорошо, я укроюсь в окрестностях Штутгарта, — решил Ойген Г., — а как только все кончится, сразу же прибуду сюда.

— Итак, мой дорогой, давайте выпустим своих кошек из мешка, — предложил штурмбанфюрер Майер после того, как подали бутылку шампанского. — Выдадите ли вы мне Бека?

Капитан фон Бракведе медлил с ответом.

Полковник с новеньким Рыцарским крестом, сидевший за соседним столиком, потребовал:

— Еще раз по бокалу всей компании! И чтобы были наполнены до краев!

Его громкий командирский голос гремел в небольшом помещении, словно труба. Посетители начали удивленно оглядываться на полковника, а обер-кельнер испуганно поспешил к нему.

Тем временем Бракведе сказал:

— Инстинкт не подвел вас: генерал-полковник Бек — это нечто гораздо большее, чем простой оппозиционер.

— Значит, верно, что этот тип состоит в заговоре против фюрера?

— Все гораздо серьезнее. В определенных кругах Бека рассматривают как будущего главу немецкого государства.

Майер поперхнулся десертом — бисквитным пирожным с медом и взбитыми сливками, которое к тому же было посыпано растертым засахаренным миндалем.

— Послушайте, — простонал он, — ежели это правда, так не остается ничего другого, как поскорее упечь этого типа за решетку.

— Прежде чем посадить, надо доказать его вину. А для этого той писанины, которая имеется у одного лишь генерал-полковника, явно недостаточно. В конце концов он философ, а философы могут в любое время повернуть дело так, что, мол, их неправильно поняли.

— Значит, вы не советуете мне проводить акцию?

— Я лишь высказываю сомнение в ее целесообразности в данный момент и в данных обстоятельствах, ибо я спрашиваю себя: что же имеет большее значение — еще одно имя в списке расстрелянных или благосклонность будущего главы государства?

Хотя внешне Майер ничем не выдал своего волнения, в глубине его глаз все же мелькнула тень испуга. Он осушил до дна бокал и погрузился в размышления. А фон Бракведе тем временем принялся спокойно разглядывать свои руки, хотя, конечно, чувствовал себя не особенно уютно.