Ганс Кирст - Покушение

— Ну разве это не лучшее решение из всех возможных? — вопрошал довольный посол.

— Вероятно, — согласился группенфюрер Оберг, поднял бокал шампанского, приглашая Штюльпнагеля выпить, и доверительно спросил его: — Вы что, серьезно надеетесь этим отделаться?

— Посмотрим, — промолвил тот.

— Боюсь, что на сей раз вы поставили не на ту лошадь, господин генерал, — с улыбкой обронил группенфюрер.

Оживление царило и на Бендлерштрассе. Штурмбанфюрер Майер обнаружил в апартаментах генерала Ольбрихта папку с документами, в которых содержалось около ста фамилий. Эти документы были немедленно вручены Кальтенбруннеру и Скорцени, и шеф гестапо Мюллер уже приказал доставить на Принц-Альбрехт-штрассе три дюжины подозреваемых лиц, а в будущем планировал довести их число до шести дюжин.

Обер-лейтенант Герберт выставил все свои запасы спиртного, распределив их между соратниками, связистами и командирами задействованных частей. Оснований для празднования было больше чем достаточно, ибо к этому времени они уже получили первые знаки признательности от фюрера.

Кроме майора Ремера, произведенного в полковники, еще три штабных офицера получили такое же повышение. Лейтенант войск связи Рериг стал капитаном, а его фельдфебель — офицером.

— Игра стоила свеч! — лепетал Герберт, при помощи своей невесты откупоривая следующую бутылку.

Его краснощекое лицо лоснилось от удовольствия — ведь он стал майором! Но этим не исчерпывались благодеяния фюрера «за ликвидацию предательства на Бендлерштрассе». Герберт вдобавок ко всему был награжден Железным крестом — орденом, который обычно вручался «за особое мужество, проявленное в борьбе с врагом».

— Где мой друг Константин? — кричал Герберт, новоиспеченный майор и национальный герой. — Я должен обнять его. А где капитан Бракведе, мой покровитель? Я хочу прижать его к своей груди.

— Дорогие друзья, хочу представить вам нашего нового товарища по борьбе, — бодро произнес Гном, снова превратившийся в крановщика Западного порта. — Он — друг Юлиуса Лебера, и этим, я думаю, все сказано. — И Леман указал на графа фон Бракведе, застывшего в дверях подвала.

Капитан держал под мышкой портфель и, поблескивая моноклем, с заметным любопытством рассматривал присутствующих.

Гном по очереди представил их графу, и Фриц Вильгельм каждому подал руку.

— Вы видите перед собой сборище государственных преступников, — счел необходимым пояснить Леман.

— Прекрасно, — обрадовался фон Бракведе, — тогда мы все свои люди.

— Что мы можем сделать для вас? — спросил драматург.

Это хотели знать и обе студентки, проявившие к графу живой интерес. Однако Леман сразу умерил их пыл:

— Граф серьезно женат, примите это к сведению, девочки.

Обе беззаботно рассмеялись, а фон Бракведе вдруг почувствовал себя гораздо свободнее, положил портфель и заявил:

— Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что общение со мной грозит большими неприятностями, а тот, кто предоставит мне убежище, может при известных обстоятельствах поплатиться жизнью.

Леман непроизвольно ухмыльнулся:

— Это, господин граф, не произведет здесь особого впечатления.

Фон Бракведе кивнул и объяснил:

Мне нужно пристанище на неопределенное время, причем удобства никакой роли не играют. Для меня важно лишь одно — печка, Я намерен протопить ее содержимым моего портфеля.

Тут же последовало шесть предложений.

— Не спешите, обдумайте все хорошенько, — предупредил Леман графа. — Вы должны чувствовать себя как можно спокойнее, это для нас очень важно.

Примерно в четыре утра Геббельс, зевая, с удовлетворением, объявил:

— Господа, путч подавлен! — и отправился в свои апартаменты.

Нейман, его секретарь, последовал за ним. Когда они проходили мимо бюста фюрера, стоявшего в нише, министр улыбнулся, положил правую руку на бронзовую, падающую на лоб челку фюрера и сказал:

— На моем веку это уже шестой путч против фюрера. Ни один из них не был так опасен, как этот, однако ни один из них не был так быстро подавлен…

Спать Геббельсу явно не хотелось. Он нервно постучал по бюсту фюрера, который издал глухой звук, а затем уселся на стоявший рядом небольшой столик и, болтая короткими ногами, принялся высмеивать заговорщиков, которые, по его мнению, подошли к организации путча слишком легкомысленно.

И вдруг лицо его стало задумчивым, и он тихо, словно самому себе, сказал:

— Все это было бы ужасно смешно, если бы не одно обстоятельство… Вы догадываетесь, что я имею в виду?