Сергей Динамов - Вне рубежей

– Что-то ничего я об этом не слышал. Может быть, недавно совсем организовали? Кто же в ГлавПУРе руководство осуществляет?

– Давайте-ка я вам фамилию подскажу… Вообще-то, лучше на пальцах покажу.

– А в чем, собственно, проблема? Зачем на пальцах? Вы думаете, что здесь не совсем… Как бы это сказать-то…

– Вот-вот, думаю, что не совсем. Лучше подстраховаться. Читайте – рисую.

Шевеля губами и очаровывая мимикой, Григорий Федорович увлеченно внимал дирижерским жестам, а затем ненадолго задумался.

– Что-то не знаю я такого в ГлавПУРе. Действительно, кто-то новый. Еврей, что ли?

– Нет, он не еврей. У него в роду, кажется, греки были с ихней речки Стикс.

– А вы откуда про речку знаете? Вы с ним что, лично знакомы?

– Лично – не лично, но у меня есть двоюродный брат. Так вот мать его жены, которая доводится сестрой брата…

Но Григорий Федорович внезапно и резко прервал:

– Сестрой доводится мать или его жена?

– Чьей?

– Вы сказали, что мать его жены, которая и так далее. Какая «которая»? Мать или жена?

– А-а. Мать жены двоюродного брата – это сестра брата его отца. То есть отца товарища из ГлавПУРа, но он уже умер.

– Кто умер?

– Отец товарища уже умер.

– Вашего товарища? – прозвучало нетерпеливо.

– Нет, того товарища.

– Отец Харона, что ли? – раздраженно и громогласно плюхнул Григорий Федорович и тут же осекся.

Моим душевным злорадствованиям не было предела: спалился дядя. На нейтральной территории, в «грязном» помещении, при полном отсутствии маски, во все микро-, макро– и просто фоны вывалил сверхсекретнейшую ин-формуть! Это же преступление! Как он посмел?! Да за такое уже пора разучивать «Колымский тракт, снега, снега, конвой. Давно уж позабыт мой дом родной…» или даже прикупить в шипхоловском DutyFree отменные белые тапочки (в местном – сплошное «Цебо»), напевая: «К стенке, предатель! Помни и знай – позор перед Родиной кровью смывай!»

Гриня, похоже, тонул в одноплеменных мыслях, имея, прямо скажем, вид неважнецкий и чрезвычайно растерянный. Как-то странно, бочком, попятившись, будто лишившись опоры, попытался сесть. Стул же, жалобно хрястнув под тяжестью неточно отцентрированной, тяжеловесной задницы, подскочил и собрался было возмущенно прилечь неподалеку, но грома не последовало. Он был заглу-шен звоном чайно-кофейных принадлежностей, сметенных рукой, ищущей улизнувшую опору.

Очки упали. Я уж сдуру подумал, что сердце прихватило, и бросился оказывать первую помощь – ослаблять галстук и расстегивать верхние пуговицы рубашки, но был отстранен всесметающей рукой:

– Вы что?! Помогите встать!

Чуть позже комичность ситуации превзошла все мыслимые и немыслимые варианты развития. Само собой разумеется, что кофеек накрылся медным тазом. Но вот тихий и аккуратный стук в дверь, раздавшийся в процессе уборки разбитой посуды, был как нельзя кстати. Опа-а!

Григорий Федорович среагировал мгновенно – указательный палец его правой руки вкупе с плотно сжатыми губами и грозным взглядом заставили замереть и побудили к нездоровым ассоциациям. Ну вылитая тетка с плаката военного времени «Не болтай!», хотя и без платка, в костюме, очках, красномордая и с легким налетом синевы от выбритости.

Ассоциативное восприятие – изумительный помощник интуитивного мышления, но иногда сей конгломерат чрезвычайно опасен. В частности, если тормоза самосохранения плохо держат язык. Оставим ненадолго повествование, благо немая сцена была достаточно продолжительной – хоть и на международной арене, но в исполнении советских граждан, – и обратимся к ретроспекциям. Лет эдак с двести назад.

Лютая зима, блаженный зимний вечер, родная казарма, в которой только что было тепло и весело, но стало как-то не очень уютно после случайного подрыва дымовой шашки, упертой с полевых. Потушивши ясны очи окон, через каких-то полчаса родная вовсю дымила в окружении пожарных машин, шлангов и обалдевших полураздетых курсантов, многие из которых знали причину, поскольку присутствовали в ленинской комнате, но утаивали из-за «себе дороже». Неторопливые пожарники, звон битого стекла, мечущиеся офицеры, старшины и сержанты; струи воды, улетающие куда-то в окна второго этажа, из которых не переставая валили клубы дыма, но огня нет и не предвиделось. Высокая, огромная фигура полководца в папахе и светлой шинели выделялась среди личного состава. Это начальник училища, генерал-майор Л-ев в громогласном реве приказов, указаний, распоряжений. Словно перед боем, целеустремленным, размашистым шагом он охаживал фасад здания в непосредственной близости от мнимой опасности, подбадривая матерком постепенно замерзающих будущих офицеров.