Николай Чергинец - Сыновья

Леонов молча кивнул головой. Во дворе его встретило море света. От яркого солнца глазам стало больно.

Один из охранников грубо толкнул его автоматом в спину и что-то зло сказал. Леонов и сам понимал, что стоять ему не дадут, и зашагал к небольшому домику.

Внутри, было прохладно, работал кондиционер. Его ввели в довольно большую комнату, где кроме Торн и четырых мужчин, сопровождавших ее в момент посещения камеры, Антон увидел американца Роберта. Тот улыбался ему как старому знакомому. Роберт сидел за столом, на котором лежали стопка бумаги и шариковые ручки.

«Вот бы спереть!» — подумал Антон, вспомнив о записке.

— Как вы себя чувствуете? — спросил через переводчика Роберт. В его верхней челюсти хищно блеснул золотой зуб.

— Нормально, — ответил Леонов. Он теперь увидел несколько журналов, разбросанных на столе. В одном из них, наверняка, те провокационные фотографии.

Антона усадили возле стола на металлическом стуле. Он даже успел подумать, что если схватить этот стул, то можно кое-кому из этих господ и ребра пересчитать. Но тут же вспомнил слова Тамарина, которые звучали как приказ, и отбросил эту мысль. Роберт обошел вокруг стола и уселся напротив.

— Я уверен, что вы, Антон, деловой человек и в конце концов примете единственно верное решение и согласитесь с нашим предложением. Информация, которой мы располагаем, свидетельствует о том, что даже те, кому неожиданно повезло и им удалось вырваться из душманского плена, а таких, скажу вам откровенно, четверо, причем бежали они еще на территории Афганистана, уже находятся в лагерях далекой Сибири. Им всем военно-полевой суд дал по пятнадцать лет. Неужели вы думаете, что сейчас они не жалеют, что убежали от своей судьбы? Мне искренне жаль вас, молодого, современного и умного человека. Для вас же выбора нет, Для оппозиционеров вы — пустое место. В любой момент они вас отправят в небытие, или же вы заживо сгниете в иχ яме. Пакистан неоднократно официально заявлял, в том числе и Советам, что ни одного русского военнослужащего в качестве пленного на территории страны нет. Так что и пакистанскому правительству совершенно невыгодны и неприемлемы любые акции, связанные с вашим побегом или освобождением.

— А как же выкрутятся пакистанцы, если я или кто-нибудь из моих товарищей окажется в вашей стране? — неожиданно спросил Леонов, обдумывая, каким бы образом завладеть хотя бы листком бумаги и ручкой.

— Если вы согласитесь на предлагаемый вариант, — еще больше оживился Роберт, он даже успел бросить в сторону Торн радостный взгляд, — то мы все устроим.

— Каким образом вы все это устроите?

— Очень просто. Вы пишите официальное заявление, что добровольно сдались душманам, и просите правительство любой западной страны предоставить вам политическое убежище. Ну а как вы попали в избранную страну, уже никого не будет интересовать. Вы свободный человек, можете проживать где хотите.

Леонов кивнул на журналы, лежавшие на столе.

— Это в них мои фотографии? Можно посмотреть? — и, не дожидаясь ответа, Антон потянулся к стопке бумаги, взял несколько листов и начал ими вытирать руки.

— О да, конечно, посмотрите, — Роберт сам дотянулся до одного из журналов. — Вот, пожалуйста, здесь они. Я понимаю, что в данном случае, налицо нечестный прием, но что поделаешь, на войне люди хотят обхитрить друг друга. Иначе не выживешь.

Алтон небрежно смял листы бумаги и посмотрел по сторонам: куда бы выбросить. Сделав вид, что не желает выбрасывать бумагу на пол, сунул в карман. В душе парень был рад: фокус удался. Никто из присутствующих ничего не заподозрил.

Полистав журнал, пристально и долго смотрел на фотографии и, с огромным трудом сдерживая себя, подумал: «Господи, и эта грязная провокация подается во многих странах как правда о нас, советских солдатах!»

— Я пойду.

— Вы хотите подумать? — спросил Роберт. — Пожалуйста, думайте. Я надеюсь, что благоразумие возьмет верх.

— Я могу взять ручку и несколько листов бумаги с собой? — рискнул задать вопрос Антон.

— Нет, нет. Писать вам лучше всего здесь, без свидетелей, — поспешно ответил Роберт.

А Торн добавила:

— Зачем вам выслушивать упреки от тех, кто не понимает этой ситуации.

Леонов направился к дверям. Ни Торн, ни Роберт, ни молчавшие все время журналисты не протестовали. Они боялись торопить события, чтобы не спугнуть солдата.

Придя в камеру, Антон рассказал обо всем Тамарину и Николаеву. Они тщательно разгладили оба листа бумаги и ломали голову, как добыть ручку или карандаш.