Николай Чергинец - Сыновья

— Коля, Банявичус ранен в грудь. Его надо срочно к медикам, в роту.

Коблик видел, что душманы обложили их уже с трех сторон. Парень лихорадочно искал выход. Он немало повоевал, и приобретенный опыт подсказывал ему единственное решение. Коблик, не теряя времени, тоном приказа сказал:

— Феликс, оставь мне автомат Банявичуса, три полных рожка и четыре гранаты, а сам тащи его к нашим. — Я прикрою!

— А ты?!

— Я прикрою! Втроем мы не сможем отойти. Не теряй время! Выполняй приказ! Альгирдас же кровью исходит! Вперед!

Турлаков тоскливо посмотрел по сторонам, молча положил перед Кобликом четыре гранаты, ужом проскользнул к лежавшему уже без сознания Банявичусу, взял его автомат и передал его Коблику.

— Коля, а может, я останусь?

— Не тяни время, Феликс, — резко сказал Коблик. — Чем раньше ты уйдешь, тем больше шансов останется и у меня.

Турлаков молча кивнул головой и заспешил к Банявичусу. Прежде чем подхватить его, Турлаков дал длинную очередь по вспышкам душманских автоматов. Затем приподнялся, перекинул автомат за спину и, взяв раненого под руки, начал тяжелый подъем по желобу.

Коблик перевел автомат на одиночный огонь, но стрелять не спешил. Пусть душманы как можно позже узнают, что он остался один и что патроны на исходе. Меняя позицию, он сместился чуть правее и устроился за двумя большими камнями. Один из них прикрывал его от места, где он недавно находился. Туда душманы могут бросить гранату, а камень убережет его от осколков.

Но вот по тропе, идущей правее, мелькнуло несколько теней. Душманы пытаются пробиться вперед. Коблик, стараясь целиться как можно тщательнее, трижды выстрелил.

Посмотрел налево и сразу же перевел рычажок на автоматический огонь. Душманы группой наседали. После его длинной очереди они залегли и открыли бешеный огонь. Вокруг десантника засвистели, защелкали, высекая искры из камней, пули.

Коблик сменил позицию и, видя, что душманы снова зашевелились, дал две короткие очереди.

Пока ему удавалось обманывать противника, который наверняка считал, что он не один. Но слишком уж быстро таяли патроны. Вскоре у него остался один, последний магазин. Самое главное для Николая было задержать душманов, чтобы ребята, его друзья, смогли отойти повыше.

По сторонам послышалась частая стрельба, это с боем прорывался к Коблику его взвод. Но Николай считал, что это ведут бой другие заслоны. Не знали об этом, к несчастью, и наседавшие на Коблика душманы. Они, подгоняемые главарями, все ближе и ближе приближались к советскому солдату. Теперь они поняли, что он один. А Коблик, стараясь бить наверняка, менял позиции, таская за собой чехол от спальника с десятью гранатами.

Для непосвященного это может показаться и не мало, но, когда порой даже на один выстрел приходится отвечать броском гранаты, иначе следующая может уже не потребоваться, то это количество покажется ничтожно малым.

И вот наступил момент, когда в его руках осталась единственная, последняя граната. Он внимательно посмотрел в ту сторону, где должны были находиться его друзья, и облегченно вздохнул: их уже не видно, они уже далеко, возможно, уже в роте.

Коблик, пригибаясь, двинулся вверх, но вдруг присел за камень. На его пути замаячило не менее десятка душманов.

Глянул направо — тоже приближаются. При лунном свете хорошо видно, как все плотнее сжимается кольцо. Вот душманы уже рядом, пленом к плечу стоят вокруг него.

Николаю очень хотелось швырнуть гранату туда, где столпилось много душманов, но ведь потом — плен.

Коблик уже решил, что ему делать, и молил судьбу только об одном: пусть душманы не стреляют, а подойдут поближе. Он незаметным движением вырвал чеку, и теперь его пальцы крепко сжимали гранату. Коблик даже не обратил внимания на то, что стрельба, которая раздавалась недалеко, прекратилась. Это его взвод подавил сопротивление противника и был уже в несколько сот метров от него. Но, чтобы пройти по крутым горам даже несколько сот метров, потребуется время, а душманы уже рядом. Чтобы не пугать их, Николай демонстративно бросил автомат на камни и выжидал, когда душманы приблизятся вплотную. Он слышал их радостные голоса. Они считали, что русский сдается.

И, когда не менее двух десятков душманов оказались вокруг него, Николай подумал: «Прости меня, мамочка!» — и разжал руку.

Трудно сказать, сколько дней находились в тревожном забытьи жестоко избитые Леонов и Николаев.