Татьяна Николаева - Рваные судьбы

– Видишь, какая у тебя красивая сестрёнка? Ты – её старший братик, и ты будешь её защищать, правда?

Павлуша улыбнулся. Он всегда улыбался, когда слышал голос матери, обращённый к нему. Его светлая улыбка, казалось, озаряла всё вокруг.

– Вот мама запеленала дочечку, теперь оденет сыночка, и мы все вместе пойдём, погуляем, – говорила Лиза, одевая Павлушу, и закутывая его большую, как арбуз, голову в пуховый платок, – сходим в гости к бабушке Поле и деду Паше.

Павлуша заулыбался ещё шире. Он любил бывать в гостях у деда с бабушкой. Там всегда было шумно, весело, много детей. А ещё дед Павел брал внука на руки и высоко качал его, как на качелях, отчего Павлуша громко смеялся и захлёбывался от восторга.

На Рождество Григорий принёс из лесу ёлку и поставил в большой комнате, а Лиза с Нюрой нарядили её в самодельные игрушки и гирлянды. Павлуша был в восторге. Он полулежал в своей коляске возле ёлки и, не отрывая глаз, смотрел на неё, рассматривал яркие игрушки и ленты гирлянд. Лиза плакала от радости, видя счастливые глаза своего сына. Как ей хотелось сейчас, чтобы Павлуша встал со своей коляски, и они бы вместе плясали и хлопали в ладоши. Ведь это была первая праздничная ёлка в его жизни. И последняя. Весной Павлуши не стало. Он умер тихо. Казалось, будто ничто его не беспокоило. На его светлом личике так и застыла полуулыбка, словно он был в растерянности от того, что произошло.

Лиза была убита, раздавлена. Она не кричала и не рыдала. Она сидела день и ночь возле кроватки своего сыночка и тихо плакала, и разговаривала с ним, снова целуя его ручки и пальчики, снова перебирая в пальцах белокурые завитки его волос, зная, что прощается навсегда. Но разве она могла расстаться со всем этим? Как же ей теперь дальше жить?

– Господи, что же ты наделал? – вдруг закричала Лиза. – Так неправильно. Так не должно быть! Как ты мог оставить меня жить после того, как забрал моего мальчика? Почему я не умерла вместе с ним?

Подбежали Поля и Дуня, мать Григория, подняли рыдающую Лизу и увели из комнаты. Лиза не сопротивлялась, на это уже не было сил. Она безвольно переступала ногами, уводимая матерью в другую комнату, и только повторяла сквозь рыдания:

– Верните мне моего сыночка. Я не хочу жить без него. Не хочу.

– Лиза, доченька, прошу тебя, не надо так говорить, – уговаривала мать, утирая слёзы, – ведь у тебя есть теперь Раечка, не забывай. Ты ей нужна. Она плачет без тебя.

– Не уводите меня от Пашеньки, – просила Лиза. – Отпустите меня к моему сыночку.

– Нет, Лизонька, – говорила сквозь слёзы Поля. – Не надо тебе пока к Павлуше. Его надо переодеть. Ты ещё завтра к нему придёшь. А пока пойдём, тебе надо немного отдохнуть. А то ты совсем ослабла, третьи сутки не спишь.

Мать напоила Лизу отварами и лекарствами, и под утро Лиза забылась тяжёлым сном, но уже через два часа она опять проснулась и пошла в комнату, где уже всё было готово к сегодняшнему дню. На самом пороге комнаты её остановила и вернула обратно мать:

– Не ходи туда. Не надо пока туда ходить. Сегодня предстоит очень трудный день, – говорила Поля тихо. – Но его надо пережить. Надо найти в себе силы и пережить это.

Её глаза наполнились слезами, но Поля сделала неимоверное усилие и сдержала слёзы, проглотила колючий ком, больно сжимавший горло. Сейчас её дочери нужна была поддержка, а не слёзы. Поля обняла дочь за плечи и усадила на кровать.

– Я помогу тебе одеться, а потом заварю побольше отвара, чтобы на весь день хватило.

Поля одела дочь в чёрное платье и повязала на голову чёрную кружевную ленту. Затем приготовила крепкий отвар и дала дочери целый стакан. Лиза выпила горькое зелье и почувствовала небольшое облегчение – тело расслабилось и обмякло, разум слегка затуманился, как от снотворного. И весь последующий день прошёл, словно в тумане. Лиза ужасно боялась этого дня. Она не хотела, чтобы он наступал. Но страшный день настал.

К ней всё утро приходили люди, знакомые и незнакомые, говорили какие-то бессмысленные слова, плакали, обнимали её. И все были в траурных одеждах.

«О боже, сколько их ещё?» – думала Лиза, измученная их бесполезным сочувствием, ведь никакие слова не могли поправить случившееся. Лиза сидела на табурете возле маленького гробика и безучастно принимала соболезнования. Казалось, вся Осиновка пришла сегодня выразить сочувствие бедной Лизе. А Лиза хотела только одного: чтобы всё это поскорее закончилось, чтобы они все ушли и оставили её наедине со своим горем. Но люди всё продолжали идти. Перед Лизой мелькали разные лица. Затем провал. Темнота. Сознание вернулось к ней уже на кладбище, но ненадолго. Лиза вообще плохо помнит события этого дня – лишь отдельными вспышками, когда ослабевало действие трав, и тогда раздирающая боль всей силой наваливалась на неё. Тогда Лиза выпивала очередную порцию зелья. И сидела бледная и недвижимая, как статуя.