Валерий Гусев - Из боя в бой

В углу, занавешенном плащ-палаткой, шорох, зевок – возникли два бравых автоматчика.

– Пал-Петров, – фамильярно посоветовал один из них. – Каску бы надели.

– Ничего, сейчас тихо. Пошли.

Небо совсем засинело. Будто замерзло к ночи. На западе мерцали сполохами разноцветные ракеты. Но стрельбы не было.

– Затаился фриц, ждет, – проворчал комполка, поправляя ушанку. – Чует что-то, стервец.

О готовящемся наступлении никто не знал. Но знали все. Фронт – как большая коммунальная квартира. Всем известно, у кого в какой кастрюльке что закипает. Обстановка строжайшей секретности. Скрытное перемещение частей. Смена соседа по обороне. Чуть слышный гул техники в тылу, на рокадах. Частые самолеты воздушной разведки. Пополнение частей, усиленное питание. И боепитание тоже. Солдат все видит, все слышит, а значит, и все знает.

Вышли к линии обороны, спустились в траншею. Один автоматчик шел впереди, отвечая на оклики часовых и наблюдателей, второй мягко топал валенками сзади, ворчал пожилым, прокуренным баском:

– Шлём не носит, а сам приказ издал: кого без шлёма увижу – табачного довольствия лишу. А то и фронтовых соточек. Людей берегёт, а сам не берегётся.

Тишина нарастала. Напряглась перетянутой струной – вот-вот лопнет со звоном и взорвется огнем и грохотом. Воздух был свеж – не утомлен гарью. Только местами потягивало запашком тяжкого окопного быта.

Дошли до пулеметной ячейки. Пулеметный расчет стоя подремывал, подняв воротники полушубков. Но начальство почувствовал разом.

– Ну-ка, братцы, пропустите отцов-командиров, – скомандовал комполка.

Сосновский втиснулся с ним в ячейку, принял бинокль.

– Смотри внимательно, капитан. Прямо – овражек заминирован с обеих сторон, там и воробью негде покакать. А со стороны противника еще и колючка, в четыре ряда, с сигналами. Это понятно?

– Но охранение какое-то там есть? – спросил Сосновский, не отрываясь от бинокля.

– Охранение есть. Но не сугубое. Наблюдение ведут небрежно, разведка проверяла. – Он тронул бинокль, чуть довернул его вправо. – Теперь смотри дальше. Саперы по ложбинке стежку проложили. Идет точно на ломаную ель. Видишь ее? Ни полшага в сторону. А дальше ложбинка вклинивается в рощицу. Она сквозная, просматривается со всех сторон. Естественно, там никаких дислокаций противника не имеется. Разведка это тоже проверила. И не раз. Кстати, твой, теперь твой, Кочетов туда ползал. Очень парнишка дотошный.

– Дальше?

– А дальше совсем хорошо. Рощица в лесной массив вливается. Глухой. Этим лесом вы без проблем до самого Михалева доберетесь. Все ясно, капитан? Вопросы есть?

– Что-нибудь отвлекающее намечено?

– Обижаешь. По левому флангу имитируем атаку двумя взводами. С артподготовкой. Обстрел, конечно, будет не «ах». Девять снарядов нам выделили. Бухгалтерия. Но мы еще свои мины покидаем. Это все, что могу.

– Спасибо.

– Ну, пошли, капитан. Отдохнуть тебе надо. Отдыхать лучше, чем работать. Особенно отдыхать перед работой. Сейчас у второго батальона мои ребята тебя до места проводят, так покороче будет. – Он забрал свой бинокль, привычно повесил на шею, приладил. Снял рукавицу, протянул руку. – Счастливо. Желаю, чтоб вы вернулись все.

– Мы постараемся, – просто пообещал Сосновский. – До встречи.

– Бриться будешь, командир? – спросил Дубиняк. – Я водички согрел. А то когда еще придется, – засветил трофейную карбидную лампу.

Сосновский расположился за столиком из ящиков, прислонил к кружке карманное зеркальце. За эти дни лицо его, слегка схваченное морозцем, приобрело красноватый оттенок. Задубело от лесных ночевок, от студеного ветра, неласкового снежка. Подвернул ворот гимнастерки, намылил щеки. Вспомнилось: «Поищем. У нас много чего есть».

Видать, уже нашли: зашуршала на входе плащ-палатка.

– Можно? – немного стесняясь, жмурясь на лампу, вошел штатский на вид старший лейтенант.

Пригляделся, безошибочно нашел глазами Сосновского, представился. Щелкнул кнопками новенькой планшетки, достал документы.

– Садись, старлей. Минутку. – Сосновский закончил бритье, захватил кружку с чистой водой, вышел, ополоснул лицо.

Дубиняк, вышедший следом, протянул ему полотенце, флакон одеколона.

– Добрый деколон, командир. Питьевой, – и назидательно добавил: – Советский офицер должен хорошо пахнуть – коньяком, «Казбеком» и крепким деколоном.

Сосновский вернулся к столику, спросил прибывшего, придвинув к себе его документы: