Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник)

Работа разведчика, — размышлял далее Рудольф Иванович, — изобилует моментами, когда ему приходится проявлять находчивость, инициативу, смекалку. Под бдительностью мы понимаем довольно сложный комплекс. Он включает в себя постоянное изучение обстановки, в которой работаешь, наблюдательность, самокритичность по отношению к своим поступкам и словам, тщательное продумывание всех своих действий, относящихся не только к работе, но и ко всему, что связано с окружением, обычаями и нравами людей.

Однажды в США я навестил одного знакомого бруклинского художника. Был он очень беден и, хотя живописец был неплохой, никак не мог продать свои картины. В момент моего прихода у него оказалось несколько его друзей, а сам хозяин с повязанным вокруг головы шарфом маялся от зубной боли. Выяснилось, что у него несколько дней болит зуб, а к врачу он пойти не может: нет денег. Я тут же вытащил бумажник и вручил ему двадцать долларов, посоветовав немедленно идти к стоматологу.

Казалось бы, что в этом поступке особенного? Но в действительности он вызвал большое недоумение у друзей моего знакомого, да и у него самого. Среди большинства американцев не принято предлагать деньги, если тебя прямо об этом не просят, да еще без расписки и не оговорив сроки возврата. Такая, казалось бы, мелочь может кончиться для разведчика плачевно. К счастью, в данном случае все обошлось благополучно, если не считать, что в дальнейшем мне пришлось немало потрудиться, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление от своего промаха.

Или вот другой случай, происшедший со мной в самом начале войны. Дело было в конце августа 1941 года. Я выезжал по делам за город и на электричке возвращался в Москву. Вагоны были переполнены, а на каждой остановке вливались новые пассажиры. После очередной станции меня оттеснили к двум ничем не примечательным молодым людям. До Москвы оставалось остановки три-четыре. И вдруг я услышал, как один из этих парней сказал другому: «Давай выйдем на следующей станции, а то как бы не проехать Москву». Выражение очень странное. Как известно, через Москву «транзитом» электропоезда не ходили. А вот в Берлине, и я это хорошо знал, пригородные поезда проходят через весь город и следуют дальше в другом направлении. Все-таки эти молодые люди доехали до Ярославского вокзала, где я попросил комендантский патруль проверить у них документы. Он задержал обоих. Впоследствии я узнал, что они оказались немецкими лазутчиками, заброшенными в наш тыл.

Оба эти случая лишь отдельные штрихи. В целом наша работа имеет мало общего с представлениями, которые складываются у читателей расхожей детективной литературы о разведчиках. Наша работа чаще бывает однообразной, она слагается из целой цепочки мелких, прозаических, малоинтересных, по требующих зачастую кропотливого труда элементов, которые только в совокупности дают нужный результат…

Да, Рудольфа Абеля больше нет среди нас. Но мы частенько вспоминаем ту профессорскую подмосковную дачу, где до сих пор висит скопированный с его открытки зимний пейзаж: заснеженная бугристая опушка, ветла с давно облетевшими листьями. На втором плане чернеет еловый лес, на фоне которого четко, контурно смотрится избушка в три окна (помните рассуждение Рудольфа Ивановича о связи искусства с точными науками?). Эту рождественскую открытку Абель изготовил в американской тюрьме. Ему разрешили рисовать в заключении, но не бескорыстно, поручив к Рождеству изготовить для заключенных более двух тысяч открыток… Сюжет «Родное Подмосковье» — одна из них.

— Моя увлеченность искусством и математикой в огромной степени помогали мне переносить все тяготы тюремной жизни, — любил повторять Абель. — Но самое большое, самое высокое чувство, которое я пронес через годы борьбы, труда и невзгод, — это чувство любви к Родине. С ним я никогда и нигде не расставался. Оно дало мне силы преодолеть многое на нелегком жизненном пути далеко от границ России. Это святое чувство. Его должны ценить и стар и млад.

Стрелки часов знаменитого лондонского Биг-Бена только что перевалили за цифру шесть. Низкие тучи низвергали на притихшие улицы многомиллионного города потоки воды. Субботний день сдался, оставив попытки продолжать борьбу с ранними осенними сумерками. В трех шагах трудно было разобрать лица редких прохожих. Люди мало выходят в такое время, да еще в непогоду на улицу. Куда приятнее сидеть в мягком кресле возле камина и вести непринужденную беседу о скачках или просто находиться в кругу семьи. Разве только чрезвычайные обстоятельства могут принудить человека сменить домашний уют на уличное ненастье.