Елена Якубовская - Они приходили (сборник)

– Сам видишь, лейтенант, на твой курган больше ничего не втянешь. Остальные батареи из-за оврагов рассеяны и стоят далеко. К тому же почти в одну линию. Работать по целям будешь один. Только прожектора тебя поддержат.

Вдовин сдержал готовую сорваться с языка колкость насчёт прожекторов и их поддержки.

– Спасибо. Ночью, конечно, поддержат. Меня беспокоят штурмовики. Видел их в деле. Прямо днём. Безо всяких хитростей. Руслом реки подберутся. Вынырнут из-под обрыва. Туда же и смоются.

– Не фантазируй. Опыт у тебя фронтовой. Здесь тыл. Штурмовок не бывает. Станут они от Рославля днём лететь. Да и горючего не хватит.

– Хоть взвод ДШК на плотах под обрывом поставьте. От маловысотных.

– ДШК стоят на заводских крышах. Где ты слышал, чтобы батарею прикрывали? Думай лучше, как ночью по высотным целям работать. И людей не пугай выдумками.

Капитан, срываясь на крик, внушал комбатам, что приданные полку трактора и оба бульдозера придётся вернуть сапёрам не позднее четверга. Работы же на огневых позициях непочатый край. Жалкие попытки объяснений вводили его в неистовство.

Комбаты не обижались. Работал он больше любого из них, а проблем в полку не убывало. Отходил их командир быстро, да и зла никому никогда не делал, за что ещё с училища тащил за собой кличку «божий человек». По тем временам это очень мешало карьере. О ней он не сокрушался: что толку в карьере в это смутное время. А вот о неготовности позиций очень переживал.

Посоветовал комбатам не стоять в стороне от работ, хотя знал, да и по мозолям на их руках, понимал: это зря. В трудовом воспитании они не нуждались. Борька Гусев, комбат второй батареи, попытался выторговать бульдозер ещё на полдня, объясняя, что у него весь приборный взвод и связь укомплектованы девушками. На что под общий хохот получил совет:

– Ты отправь их к сапёрам: если девки хорошие, бульдозер всегда твой будет и без нашего ведома. Другим хуже: ни связью, ни прибористами не укомплектованы вообще.

На этом утренняя накачка и закончилась.

– Вдовин, ты на минуту останься.

Капитан тепло улыбнулся:

– Ты палку свою от меня-то не прячь. Знаю, что хромаешь. Дрыль рассказал. Толку от тебя сейчас с лопатой немного. Пока орудия не прибыли, съезди в госпиталь. Вот тебе моё предписание, у фельдшера возьми направление. Без направления могут тебя не принять, это не войсковой санбат. У медпункта ждёт полуторка. Там же трое красноармейцев – с зубами маются. Водитель дорогу знает. Ты ни его, ни этих, с зубами, ни на минуту не отпускай. Городские патрули их в момент сцапают. Вместе с полуторкой. Вы тут все от порядка отвыкли. Так что водить строем!

Ещё через полчаса полуторка со Вдовиным в кабине загремела по булыжному тракту.

За час добрались до центра Города. Потом ещё долго колесили по холмам и косогорам.

Но вот и клингородок, а за ним привычный глазу армейский забор и ворота КПП. Охраняла пожилая женщина в какой-то полувоенной форме. Несли наряд и четверо выздоравливающих, которые странно смотрелись в плюшевых пижамах.

Один из них встал на ступеньку и помог сразу загнать полуторку на площадку для прибывающих машин. Видимый порядок на том и закончился. Куда им дальше обратиться, этот сопровождающий не знал.

Вдовин строго приказал бойцам и шофёру никуда не отлучаться, и направился к ближайшему двухэтажному зданию серого кирпича, в окнах которого виднелись двухъярусные койки. А тут и солнце глянуло на дорожки, зажглось в оконных стёклах. Нашёл санитарку, спросил, куда им дальше.

– Зубное – там, в главном, а хирургия – вон, рядом с моргом.

– Товарищ лейтенант, я не подумала, простите. Вы как бы не наш, не гарнизонный. Никак не привыкну. Всё так быстро сейчас меняется, – под окантовкой белой шапочки прошелестели ресницы, и на Вдовина полыхнули глаза – разумные и весёлые. Пропал лейтенант.

Не ощутить ему больше радостного чувства взлёта поутру, не рухнуть, уснув ещё в паденьи, как перегулявший до одури малыш. Эти глаза согреют, но и расслабят его на заре. Они же укроют дремотой в ночи, закутают пьянящим туманом заветные щемящие чувства его. Почувствуешь кружение небес. И беспокойная ладонь твоя шлепком проверит, где Земля.

Но тут другая, её ладонь, вдруг протянулась над столом в таком товарищеском жесте уверенного рукопожатия:

– Романчишина Ирина, я здесь хирург. Уже второй месяц.

Вдовин не видел её. Глаза его не отрывались от длинных, сильных пальцев и угловато-решительной кисти. И не тепло, а холод сковал его зависшую над столом руку. Позой напоминал он памятник какого-то вождя. Только без сапог.