Кирилл Винокуров - Цветы для поля боя

Спешное отступление длилось неделю. Всё это время Эрнст был в самых последних его рядах, чтобы в очередной мясорубке выиграть немного времени для отступающих. И вот они оказались в городе Лиз. В этом чёртовом городе, где началась ещё одна мясорубка. Но к этому моменту, юноша уже перестал быть собой. Война подхватила его, как бешенный кровавый водоворот, и затянула в себя. Со временем он привык к скудному пайку, к вечному недосыпу, а главное, он привык к крови. О, сколько же крови было на нём…Сейчас, когда он сидит в комнате перед Рене и думает об этом, ему кажется, что в мире не хватит всей имеющейся воды, чтобы смыть всю эту кровь.

За всё это время он потерял трёх командиров. Мимо него на смерть прошло столько лиц, столько людей, что все они смешались в единую серую массу. Но одного он, наверное, не забудет никогда. Это был кавалерист. Они познакомились в отступлении, в тот раз кавалерист подвёз Эрнста с очередного последнего рубежа, который тот держал. Вместе они были всего пару дней, но за эти пару дней смерть столько раз шла за ними по пятам, что эти двое успели сродниться, как братья. Верховой был старше Эрнста на пару десятков лет, но молодости в нём было столько, что хватило бы на троих. Он постоянно пел песню про Валады – область на юге Галатии, откуда был родом этот удивительный всадник. И вот в один из дней, они под самый закат удирали от имперцев. Пули свистели буквально в нескольких сантиметрах от головы Эрнста, который всем телом прижался к своему товарищу. А тот во всю погонял лошадь, напевая песенку. И тут среди всех этих выстрелов раздался один. Он был таким же, как все, он точно также прозвучал, но было в нём что-то зловещее. Лошадь резко замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась. Пробитое тело, словно мешок сползло на землю. Товарищ снайпера оставил седло. Эрнст быстро спрыгнул с лошади и склонился над другом. На небе загорались первые звёзды, месяц печально склонился над ними, словно бы тоже, как и юноша, заглядывал в лицо всаднику. Губы павшего ещё шевелились. Парень приблизился к ним и услышал, как шёпотом звучат слова уже такой знакомой песни: «Валады, Валады, Вала…» И на этом голос оборвался. Сумерки легли на землю. Эрнст сорвал с шеи товарища жетон. Лошадь успела убежать куда-то далеко, а перед юношей был лес. Туда он и пошёл, стиснув зубы от боли. Так он шел целую ночь, пока не попал в какую-то другую отступающую часть. Вместе с ней он и добрался до Лиза, где начал свою страшную месть за смерть товарища.

И вот теперь он был здесь. В полутёмной комнате. Рене, похоже, уже давно пришла в себя и держала снайпера за руку. Он и сам удивился, что не заметил это только сейчас. Каким-то потерянным взглядом он посмотрел на неё и вздохнул. Какая она была сейчас красивая для него. Его глаза уже давно привыкли к темноте, и он мог видеть все черты её юного лица. Она будто и не изменилась с того самого дня, как они впервые встретились. Всё те же веснушки, всё те же карие глаза, чуть вздёрнутый носик. Рыжие волосы, подстриженные коротко, словно под мальчика. «Как только эта хрупкая девочка таскает на себе ручную противотанковую пушку? Зачем она вообще пришла сюда, в этот Ад на земле?» Он вспоминает своё обещание, данное самому себе в блиндаже месяц назад.

– Рене, – начинает он, глядя в пол. Он не может произнести этого, он предпочёл бы сгореть, быть размолотым траками, разлететься во взрыве на тысячу частей. Но у него больше может не представиться возможности. Уже завтра ребята и он пойдут в бой. Возможно, что сегодня последний вечер, когда он может исполнить обещанное.

– Рене… – снова начинает он после продолжительной паузы. Он старается быть серьёзным и строгим. Но ему всего семнадцать. Хоть он и прошёл столько, сколько люди и за всю жизнь не проходят, ему, в конце концов, всего семнадцать лет, он впервые собирается признаться кому-то в своих чувствах, и это для него намного страшнее, чем пройти ещё одно отступление. Какая ирония жизни. Всего пара слов может даваться труднее, чем сотня убийств. Чтобы успокоить нервы, снайпер делает глубокий выдох, словно собирается стрелять.

– Я… – он словно кладёт палец на спуск. – Я… – ещё один выдох, удары его сердца гулко отдаются в груди. – Я тебя… – он удерживает себя от того, чтобы закрыть глаза, он смотрит прямо на девушку, – люблю, – «БАМ!» это слово раздаётся из его уст, словно выстрел его винтовки. Оно оглушает юношу. Он ничего не чувствует в этот момент. Тело, оно такое лёгкое, в голове так чисто и ясно, словно это небо в безоблачный день. И солнцем на этом небосводе сияет какое-то безумное чувство. Ему кажется сумасшествием та радость и счастье, которое сейчас озаряет его разум чистым сиянием.