Кирилл Винокуров - Цветы для поля боя

Незнакомец уставшим шагом проходит к оставленному ранцу, достаёт пару галет и усаживается в угол, где принимается тихо ужинать. Рядом с собой он кладёт винтовку. Ребята быстро забывают о госте и продолжают говорить о своём. В душе они очень не завидуют своему странному соседу, ведь у них в мешках много хорошей еды, что им дали на прощание родные. Но никто не собирается делиться припасами с угрюмым человеком.

Рене украдкой посматривает в сторону перекусывающего солдата. Чем-то он ей подозрителен, что-то в нём есть странное. Затем она, молча, встаёт из круга сидящих перед «буржуйкой», подходит вплотную к человеку и, не отрываясь, смотрит ему в лицо. Тот поднимает глаза на девушку. Он видит, что губы у неё дрожат, она сильно волнуется, терзаемая в душе какими-то переживаниями. Руки её прижаты к груди, а ладони сжаты. И тут на всю комнату раздаётся надломленный, полный боли и ужаса голос Рене.

– Э-Эрнст?

Солдат не отвечает, но в его пустом взгляде пробегает искра. Он словно вспомнил что-то очень хорошее, что-то теплое и дорогое ему. Он смотрит, как из глаз девушки текут слёзы. После тихого всхлипывания, она заговаривает снова.

– Господи, Эрнст! – ей тяжело говорить из-за переполняющих её чувств, которые отражаются слезами на юном личике. – Господи, что с тобой? Неужели это ты, Эрнст! Что с тобой, что с тобой стало?! Ты такой бледный, Боже мой! Что с твоими глазами? Ты не спал несколько дней? Эрнст! Эрнст! – она поворачивается к своим товарищам, которые смотрят на эту сцену, не в силах что-либо сказать. Они видят её залитое слезами лицо, на котором читается ужасное горе. – Ребята! Это же Эрнст! Наш Эрнст! Что же вы сидите? Почему вы молчите? Он же был тут совсем один! Один, вы понимаете?! – девушка снова поворачивается к снайперу. Теперь в его очертаниях ребята смутно узнают одноклассника. Как же он изменился за ту неделю, что они провели в отпуске. Его лицо стало худым, скулы стали ещё острее, на лбу появились морщины. Его волосы покрылись сединой, словно бы их посыпали белым пеплом. Судя по всему, он давно не умывался и не брился. А из взгляда пропало что-то живое и человеческое, хотя цвет глаз не изменился. Сейчас они были изумрудно-зелёными. Пока они рассматривают своего изменившегося товарища, Рене не может успокоиться. Она смотрит на руки Эрнста, которые держат сухую галету.

– Это – всё? – в ужасе спрашивает она. – Это – всё, что ты ешь? – Она быстрым резким шагом подходит к его ранцу и открывает его. Она находит в нём ещё пару лепёшек, вроде той, что в руке у юноши. Она не верит своим глазам и в бессилии опускается на пол. Её губы едва шевелятся. – Боже мой…

Эрнст быстро поднимается со своего места и ловит падающую девушку. Её тело повисает у него на руках. Без всяких слов снайпер поднимает худенькую Рене и несёт в одну из дальних комнат. Там он укладывает её на свою плащ-палатку. В комнату осторожно проходит Агнесс, держа в руках чашку с водой и мешок. Всё это оставляется перед Эрнстом.

– Тут вода и еда…Это от всех нас. Я понимаю, что тебе не хочется, но прими всё же. Хотя бы ради неё, – ефрейтор указывает на девушку. Юноша кивает, и Агнесс уходит к ребятам, оставляя его наедине с Рене. Снайпер тяжело вздыхает. Он думает, что хорошо, что она видела лишь это. «Как хорошо…» думает он, «Что она не видела нашего отступления…» Вместе с этими мыслями к нему возвращаются воспоминания о кровавой неделе, полном горя, бед и отчаяния.

Всё начало через несколько дней, после того, как 37-ой взвод уехал в отпуск. Через несколько дней Империя нанесла под Рамсом ужасный удар. Их наступление за день отбросило галатийцев за город. С ходу имперцы взяли сначала все передовые рубежи, потом Рамс, а потом и позиции Галатии за ним. И было бы хорошо, если бы это всё так и выглядело – пришли, взяли. Но нет. В этот день за каждый клочок земли шли самые кровавые бои, какие только видел Эрнст. Солдаты держались в своих окопах до последнего патрона, а затем шли в рукопашную. Они бросались на врага, как разъярённые тигры. Но ни умение, ни смелость, ни отчаянная борьба не могли сломить железного кулака Империи. И это был действительно железный кулак, состоящий сплошь из танковых рядов. На земле разверзлись врата Ада. Каждая новая атака начиналась с того, что пушки противника сравнивали позиции обороняющихся с землёй, затем в бой шли стальные машины. И их было не пять или десять. Их было столько, что, куда ни брось взгляд, он всегда натыкался на бронированных гигантов. А вслед за танками шла стеной вражеская пехота. И это были не только обычные солдаты. Это были самые настоящие цепные псы, спущенные с поводка, которые врывались в окопы, уничтожая всё на своём пути. Вой снарядов, стоны раненых, скрежет траков, крики нападающих, свист осколков – этот военный оркестр Эрнст слышал раз за разом, когда, сидя в своей ячейке, он приникал к прицелу и прорежал ряды противника. Скольких он убил? Сотню? Две? А может тысячу? Теперь этого никто уже не узнает. А сколько погибло у него на глазах? Тысячи и тысячи легли в землю…в живых остались единицы. О, как они завидовали тем, кто навсегда остался на этих полях.