Сергей Михеенков - Солдатский маршал [Журнальный вариант]

Когда Коневу доложили о том, что на поле боя рядом с разбитой прямым попаданием штабной машиной найдено тело генерала, что пленные опознали в нём командира корсунь–шевченковской группировки генерала Штеммермана, он приказал разрешить немецким военнопленным похоронить «своего генерала с надлежащими почестями по законам военного времени». Приказ командующего был исполнен: тело Штеммермана похоронили в гробу, рядом, завернув в палатки, положили тело адъютанта и других офицеров и солдат, которые выполняли свой долг до конца.

Официальная статистика потерь немцев в корсуньском котле: 55 000 солдат и офицеров убитыми и ранеными, свыше 18 000 взято в плен. При том, что в кольце первоначально находилось около 80 000 человек, нескольким тысячам окружённых удалось ускользнуть, прорваться, выйти по неконтролируемой советскими войсками местности к своим. Что ж, это обычная картина окружения и разгрома. Кому–то в последний момент судьба улыбается — избежать гибели, плена, позора.

Немецкие историки, конечно же, всячески преуменьшают число потерь. Что и понятно. Тень Сталинграда ужасом висела над вермахтом и всей Германией. Как сказать немецкому народу, что потери на Украине столь высоки? Сказанное однажды потом своеобразной правдой вошло в исторические хроники и мемуарные тексты свидетелей и действующих лиц. К примеру, Манштейн в своих мемуарах утверждал, что ему удалось вызволить из корсунь–шевченковского котла 30 000 человек. Вряд ли. Уж больно круглая цифра. Махнул пером — и ладно, пусть будет тридцать тысяч… Пауль Карель махнул пером ещё выше — сорок тысяч с лишним. Пусть будет сорок… Тяжело было признать, что русские в это время воевали блестяще, превосходя их во всём.

Войсками 2‑го Украинского фронта были захвачены 41 самолет, 167 танков и самоходных орудий, 618 полевых орудий разного калибра, 267 миномётов, 789 пулемётов, 10 тысяч автомашин, 7 паровозов, 415 вагонов и цистерн, 127 тягачей и другие трофеи.

Впрочем, наши потери для нас важнее. Они были такими: 24 286 человек убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести. Санитарные — в два раза больше.

Разгромом корсунь–шевченковской группировки Манштейна наши войска открывали для себя Заднепровье — широкий маневр вплоть до румынской и польской границ.

Конев доложил Сталину о выполнении операции и трофеях.

— Поздравляю с успехом, — сказал Верховный. — У правительства есть мнение присвоить вам звание Маршала Советского Союза. Как вы на это смотрите, не возражаете? Можно вас поздравить?

Конев сдержанно ответил:

— Благодарю, товарищ Сталин.

— Представьте отличившихся командиров к наградам. У нас также есть соображение ввести новое воинское звание маршала бронетанковых войск. Каково ваше мнение на этот счёт?

— Положительно, товарищ Сталин. Позвольте представить к этому новому званию маршала бронетанковых войск Павла Алексеевича Ротмистрова. Он отличился в этой операции.

— Я — за, — сказал Верховный. — И думаю, что мы ещё присвоим такое звание товарищу Федоренко, начальнику бронетанковых войск.

Указы в те дни писались мгновенно. Указ о присвоении ему маршальского звания Конев услышал в тот же день в Моренцах, в штабе Ротмистрова. А произошло это так.

Конев приехал к Ротмистрову, рассказал ему о новостях. Надо было отметить. Но решили подождать указа. Оба после многодневного напряжения чувствовали безмерную усталость и желание отдохнуть. Конев сказал, что хотел бы прилечь, поспать часок–другой. Дело было сделано, можно и поспать. Ротмистров распорядился. Глядя, как быстро уснул командующий, прилёг и сам. Но через некоторое время их разбудил голос Левитана. Связисты включили радио на всю громкость. Как же, их командующим присваивались маршальские звания!

Ротмистров вскочил первым. Где–то раздобыл портвейн. На столе появилась закуска. Пир горой! Поздравления!

На следующий день, как вспоминал Конев, к нему прилетел маршал Жуков. Жуков сиял. Георгий Константинович, конечно же, понимал, что присутствует на триумфе Конева. Радость его казалась искренней. Он чувствовал, что победа под Корсунем — и его победа. Правда, никакой награды за «Сталинград на Днепре» он не получил. Обойдён был наградой и генерал Ватутин. Вся эта интрига происходила, конечно же, волей самого гениального режиссёра тех времён — Сталина.

Жуков же, несмотря ни на что, привёз Коневу незабываемый подарок, который вошёл в историю Великой Отечественной войны отдельным эпизодом, символом офицерской доблести и дружбы, — маршальские погоны. Говорят, Конев был растроган до слёз.