Светлана Нина - Дымчатое солнце

Врач, поджарый молодой мужчина с черствым взглядом, расспросил ее о некоторых медицинских аспектах. Женя думала, что сейчас получит косой презрительный взор, но он не сказал ни слова и вообще не выдал ни эмоции. В его глазах не было осуждения, пренебрежения, которых она ждала. Было только невероятное безразличие и отказ считать ее человеком, способным на боль. Может, он считал, что она эту боль заслужила. Только вот чем? Тем, что родилась женщиной? Или лишением кого-то шанса родиться? Но в таком случае доктор непосредственно участвовал в этом и права суда не имел.

– Можем принять вас прямо сейчас, – наконец, сказал он. – По протекции Виктора Васильевича, знаете ли… Все будет в лучшем виде, не сомневайтесь.

Женя послушно поднялась, и, не видя стен, поплелась в другую дверь кабинета гинеколога. Там было прохладно и просторно, бледно-голубой кафель на стенах, какое-то кресло посередине… Следом за ней вошла тоненькая серьезная медсестра.

– Могу помочь вам раздеться, – пропела она.

«Она разговаривает так радушно, – подумала Женя. – Значит, я ничего плохого не делаю…» Покориться воле симпатичной медсестры было приятно.

– Как возможно, что это запрещено, а меня вы принимаете? – спросила госпожа Скловская, стягивая чулки.

«Хорошего качества», – подметила зоркая медсестра с уважением.

– По медицинским показаниям все можно, – ответила жрица медицины. – А, как вы понимаете, вы не одна такая. Нужно только найти общий язык с доктором, – доверительно сообщила она и значимо улыбнулась.

Дождавшись, пока Женя полностью разоблачится, медсестра подвела ее к креслу и уложила в него, разведя пациентке ноги. Затем накрыла простыней.

– Это больно? – спросила вдруг Женя затравленно.

– Кому как… – протянула медсестра. – Большинство корчится.

– Разве не делают обезболивания? – прошептала Женя.

– Не положено же… – вздохнула медсестра. – Обезболивание на вес золота. А мы и так тут подпольно.

И вдруг до Жени дошла вся абсурдность ее положения. Этот нелепый выбор, не ее выбор, то, что она должна расплачиваться за ошибку, которую не считала таковой… Какая-то окаменевшая неотвратимость, бесповоротность свершаемого опутывали, паразитировали на ней. Путь назад должен быть, конечно, и есть, но она должна. Без лишних сомнений – так легче.

Злоба на мир сменилась злобой на себя, на то, что позволила крутить собой как марионеткой. Представился импозантный муж, который в данный момент ничего не чувствует, разве что тревогу за нее, не понимает, что вообще значит пройти через это… Она чувствовала себя бесконечно униженной, но было уже поздно – появившийся врач властно отдавал какие-то распоряжения медсестре, а Женя не слышала их говор, провалившись в горячую безмятежность обреченного человека.

«Они все сделают за меня», – утешала она себя, передавая себе же недавние слова Виктора. Удобно, но, как оказалось, вовсе не действенно было переложить на кого-то ответственность.

В первый раз в жизни она была пьяна, и это даже нравилось ей, поскольку все происходящее разом перестало казаться кощунством. Она плавала в какой-то эфемерной фантазии, как перед долгожданным сном, когда мышцы истощены, а мозг настолько возбужден, что, и желая заснуть, не в силах это сделать. Вдруг она почувствовала отдаленное, издали плывущее прикосновение, и почти тут же что-то холодное и пугающе острое, плывущее внутрь ее тела, вливаясь в него. Ощущение было непонятным, но не слишком неприятным. А вот потом… такой боли, как тогда, она не испытывала никогда. Порой тяжело перенося женские дни, Женя была уверена, что тот эпизод кровоточащим пятном отпечатается в сознании как предел, который только может вынести человек. Выбросив поток конвульсий, она смолкла от хриплого крика, когда врач уже заканчивал, и распухающее внизу живота нытье сменило острую не боль даже… Какое-то паталогическое состояние на грани сознания. Через все она слышала звук, похожий на хруст свежего снега.

Медсестра тронула Женю за плечо, и она вновь застонала. Простыня над ней взмокла.

– Можете встать? – участливо спросила медсестра.

«Новенькая, – в каком-то абсурде подумала Женя, как будто это имело значение. – Никогда не будет спать с мужчинами. И верно».

Женя поднялась, пошатываясь. Все это поверх непрекращающейся судорожной боли в матке приводило к тошноте и слабости, тряске, как во время озноба. Разом горячая волна подкатила к голове, на лбу выступила испарина. Из-за въевшегося, ворвавшегося в кровь Жене теперь невообразимо хотелось есть. Где-то в глубинах желудка разверзалась дыра, разрезался голод.