Борис Крамаренко - Плавни

Зинаида Дмитриевна нервно ежится при каждом, отдаленном еще, ударе грома. Тяжело чувствовать себя одинокой в такие ночи.

…Наталке приснилось, что ее кто–то зовет. Она открыла глаза, села на кровать и прислушалась. В комнату робко заглядывал месяц, осветив кусок пола и сидящую понуро возле окна Зинаиду Дмитриевну. «Еще не ложилась, тоскует», — подумала Наталка. Она села на кровати, подобрала ноги, обхватив колени руками. Ее черные волосы густыми прядями рассыпались по плечам. «И чего она в нем хорошего нашла, в полковнике том? Губы тонкие, нос длинный, черкесячий, а глаза хоть и красивые, да наглые… Вроде как у сытой кошки».

Наталка быстро соскользнула на пол и подбежала к окну.

— Зинаида Дмитриевна! Тетя Зина! Зиночка, ты плачешь? — Наталка готова была сама разреветься. Она обняла учительницу за шею, тыкалась носом в ее щеку.

У окна мелькнула чья–то тень, и раздался ласковый, немного насмешливый голос:

— Я думал, они ночью любуются, а они плачут… Тоже — нашли дело…

— Дядя Андрей! Вот хорошо, что вы пришли.

Наталка весело засмеялась, но, вспомнив, что она в одной рубашке, смутилась и спряталась за учительницу. Андрей подошел к подоконнику.

— Здравствуйте, Зинаида Дмитриевна! Здравствуй, Цыганенок!

— Дядя Андре–ей!

— Чего?

— Я ж просила…

— Ну, ладно, больше не буду, Цыганенок.

— Опять?!

— Молчу, молчу.

Учительница поспешно вытерла платком лицо и спросила:

— Что это вы, Андрей Григорьевич, по ночам бродите?

— Уж больно ночь душная, не спится.

— Небось по любимой девушке скучаете?

— Где уж нам, старикам!

— Что вы, Андрей Григорьевич — то неуком притворялись, а теперь — стариком, что за фантазия?

— Какая уж там фантазия, Зинаида Дмитриевна?..

Вот послушайте лучше новость. Шел я сейчас по улице, встретил Бабича. Говорит, Сухенко в плавнях объявился. Начальником штаба он теперь у генерала Алгина.

Учительница побледнела и взялась за сердце.

— Что же теперь с ним будет, Андрей Григорьевич?

— Мы поймаем — к стенке прислоним. Он нас поймает — в плавнях утопит.

Зинаида Дмитриевна зло посмотрела на Андрея. «И чего он пришел ночью… Похоже, что без ума от этой девочки — Наталки, а она влюблена по уши в его ординарца». Ей сделалось досадно на этого высокого, красивого, но такого чужого ей человека. Захотелось посмеяться над ним, унизить его в глазах Наталки, сделать ему больно.

— Андрей Григорьевич, я слышала, вы — холостой. Расскажите нам про девушку, которую вы любите.

— Нет у меня такой девушки, Зинаида Дмитриевна.

— Потому, должно быть, что вы такой угрюмый, дикий какой–то, неласковый.

— И вовсе неправда! Дядя Андрей — хороший. А невеселый потому, что его жену белые в плен взяли и замучили. Вот и голова у него седая потому. И еще потому, что он пески проходил и по льду моря Каспийского шел, целая армия там погибла… И он чуть не погиб.

Наталка выпалила все это разом и теперь готова была убежать и спрятаться под одеяло.

Зинаиде Дмитриевне стало совестно. «Какая я дрянная, скверная, — подумала она, но какой–то злой бес толкал ее под руку. — Если нельзя заставить его рассказать про любовь, то пусть споет».

— Андрей Григорьевич, вы пели когда–нибудь любимой девушке?

Андрей смутился.

— Давно… А больше вместе с хлопцами.

— Спойте нам что–нибудь про любовь. Спойте, Андрей Григорьевич.

К ее удивлению, Наталка тоже попросила:

— Дядя Андрей… заспивайте. Ну, дядя Андрей!

Он засмеялся.

— Ну, разве для тебя только, Цыганенок! Ты сегодня похожа на русалку, и для тебя даже такой старый казачина, как я, может не выдержать и запеть.

«Ого! Да он, кажется, способен комплименты говорить», — с удивлением подумала учительница. Наталка повторила:

— Спойте, дядя Андрей…

— Ну, петь так петь, слушайте…

…В эту ночь не спалось и Семену Хмелю… Он заглянул в конюшню, погладил свою рыжую кобылу, подложил ей сена с клевером. Потом побрел на улицу.

Шел к своему двору. Его вновь и вновь тянуло на то место, где так недавно стояла его хата, где жила его семья. Вот уже и знакомый забор из трех продольных досок. Вот и старые тополя, посаженные еще его дедом. Хмель заторопился, но, увидев, что во дворе суетились какие–то люди, в удивлении и тревоге замер.

Посередине двора Хмель разглядел сложенный штабелями саман и две запряженные парами телеги. Он, крадучись, подошел ближе, и невольные слезы выступили у него на глазах.

— То ж мои хлопцы хату мне строят…