Борис Крамаренко - Пути-дороги

— Не поеду! — решительно отрезала Марина и, обращаясь к кучеру, крикнула:

— Трогай, дядя Ефрем!

— То есть, позвольте… Как же это? — растерянно забормотал адъютант.

Но Ефрем уже вытянул кнутом застоявшихся лошадей. Те тронули крупной рысью, и тачанка тенью скользнула мимо адъютанта, обдав его шинель грязью. В уши хлестнул полузаглушенный грохотом колес насмешливый голос Марины:

— Передайте привет своему начальнику. Приеду в город, обязательно навещу.

Следом за тачанкой тронулся обоз…

В тот же день, возвратясь из разведки, Андрей передал команду Чесноку и тотчас же поскакал в штаб. В полутемном коридоре он чуть не сбил с ног коменданта штаба. Тот выругался и хотел было пробежать мимо, но, узнав Андрея, скороговоркой выпалил:

— Известие из Пятигорска. Сорокин расстрелял Матвеева… Сегодня выступаем на Невинку. — И, оттолкнув изумленного Андрея в сторону, опрометью бросился к лестнице. Андрей вдруг почувствовал, что сердце куда–то провалилось, что горло мучительно сдавило спазмой и хочется бить в стену кулаками, кричать и плакать от горя и злобы…

Батурин, мерно прохаживаясь по комнате, диктовал адъютанту приказ о порядке движения армии в походе, когда в комнату, оттолкнув часового, ворвался Андрей.

Батурин испуганно повернулся к нему лицом:

— Что случилось? Сотню перебили? Да говори же!

Налив стакан воды, он подал его Андрею. Тот схватил стакан и с силой швырнул его об пол.

— Сидите тут… Пишете! А он там армию продает… На какого человека руку, гад, поднял!

Батурин, подойдя к двери, крикнул часовому:

— Никого не впускать!

Затем сурово бросил:

— Садись, успокойся!

Андрей, дрожа всем телом, хрипло выкрикнул:

— Кричать во всю глотку — кричать об этом надо. Я успокоюсь, лишь когда его, гада, своими руками задушу…

Адъютант, отложив ручку, встал из–за стола и сказал:

— Сейчас мы собираем митинг, для того чтобы объявить бойцам о расстреле командующего. Вот на митинге ты и выскажешься…

— Я тебе выскажусь! Ты у мамки под юбкой сидел, когда я отряд формировал, а теперь в штаб залез да еще смеяться над боевым командиром будешь?!

Адъютант смущенно умолк.

Андрей подошел вплотную к Батурину и, задыхаясь от гнева, крикнул:

— Наряжай эшелон на Пятигорск. Он там весь Реввоенсовет перестреляет, если мы его не раздавим.

Батурин взволнованно положил обе руки на плечи Андрею:

— Пойдем, Андрей, в мою комнату, там поговорим…

Всего неделю провел Максим в Пятигорске, а кажется ему, что прошло уже много месяцев. Похудел, осунулся он за эти дни, а в углах рта залегли морщинки. И вот теперь, в номере гостиницы «Бристоль», сидя в старинном кресле с оголенными пружинами, он мучительно морщит лоб, думая, с чего начать вновь запись в лежащий перед ним дневник. На круглом столе коптит маленькая керосиновая лампа, отбрасывая слабый свет на бархатную скатерть.

Последняя запись оборвалась три месяца назад.

«22 июля

Вчера среди пленных увидел двух казаков из Старой деревни. Они сказали, что мать моя убита покровцами».

Строчки расплываются. Спазмы сильнее сжимают горло. Он берет ручку, обмакивает ее в чернила и снова задумывается.

В первый день приезда встретился он в столовой с Рубиным, и тот повел его к себе. На другой день после этой встречи Максим из командира батальона 9‑й армии превратился в комиссара 1‑й стрелковой дивизии 11‑й армии. Еще позавчера нужно было выехать принимать дивизию от заболевшего тифом комиссара, но…

Где–то вдали послышался выстрел. Максим вздрогнул, с минуту прислушивался, потом поднялся, подошел к окну и с силой распахнул его настежь. В комнату ворвался свежий осенний ветер. Слабый свет лампы вспыхнул ярче и погас.

Прислонясь к косяку окна, Максим всматривался в темноту.

Чувствует Максим, что главком Сорокин затевает предательство. Расстреляв Матвеева, он еще более обнаглел. Но почему же тогда ЦИК Северо — Кавказской республики не снимает главкома? Вся армия говорит о его предательстве…

«Но факты? Нет, у него нету фактов. А что, если… — он невольно улыбнулся от пришедшей мысли, — что, если добыть эти факты самому?» Что Сорокин затевает вооруженное восстание, в этом Максим не сомневался. Вопрос только — когда? Но какое–то внутреннее чутье, смешанное с ненавистью за расстрел Матвеева, подсказывало Максиму, что это время наступило. Неспроста Сорокин сейчас старается спаивать командиров. А его комендантская, вооруженная «до зубов» команда, а личный конный корпус?