Сергей Прокопьев - Война и мир Петра Рыбася

– Купи печатную машинку! – огорошил отец Елену.

– Ты чё, пап?

Печатанье лучше, чем пиво варить, но ведь блажь. Врач после инфаркта огорчил деда: бражка, сказал, голимый яд для сердечной мышцы. На что изощрённая голова ветерана придумала выход – домашнее пиво. Оно потому и пиво, что не бражка. Значит, вреда никакого. Дед засел за литературу. Параллельно заказал Елене ячмень достать и хмель для варки солода. На то и папина дочь, чтобы почуять: от самодельного пива до бражки один шаг, и он будет совершён. Уже слышала комментарии рецептов: «Так, дрожжей, конечно, надо больше класть». Для разминки пиво из сухого кваса сварил. Хоть ложкой хлебай получилось. Желеобразное. Но в плане градусов вовсе не кисель – кривое.

Хорошо, врач (по тайной наводке Елены) лично познакомился с варевом и наложил вето на пивной порыв.

Печатная машинка не грозила ядовито сердцу, но ведь бред с напрасной тратой денег. Юлька растёт, хоть гири к рукам-ногам привязывай: в третьем классе, а уже метр пятьдесят шесть. Опять к зиме всё новое покупать…

– Юлька заодно научится, – приводил дед аргументы. – И почему, как нужно мне бумагу официальную сделать, должен на поклон идти? Чё, рук у меня нет?

Тяга к машинописи имела и подводный смысл – дед Петро лелеял под сердцем мечту о мемуарах.

Было что изобразить из боевого и мирного пути. Инфаркт подтолкнул к творчеству. «Приголубил, расстреляй меня комар!» – говорил ветеран. В госпитале понял: не вечный он, надо для истории семьи написать о своём житье-бытье. Елене сколько рассказывал, ничего толком не запало. Раньше, когда ещё в частном доме жили, зимой частенько электричество отключали, тогда всей семьёй усаживались у печки, и он начинал вспоминать войну, детство. А сейчас, что ни спросишь у дочери, плечами пожимает или отмахнётся: оно, дескать, надо, когда без того забот полон рот? Юлька и подавно не знает. Своим детям про деда что расскажет? Безногий был да повторял «расстреляй меня комар»? Нет, надо печатать.

Елену как-то спросил:

– Помнишь тётку Анисью?

– Как такую певунью забыть!

– А то, что в голодный тридцать третий, когда с Украины в Россию переезжали, мать её в чемодан положила?

– Зачем?

– Жрать нечего было, думала, может, задохнётся? Помнишь, я рассказывал?

– К чему эти кровавые ужасы?

Дед Петро не знал к чему.

– Но ведь это, расстреляй меня комар, наша семья! – злился.

– Да ну тебя.

И рассказы о дважды Герое Советского Союза Володьке Подгорбунском через пень-колоду помнит дочь. А ведь поучительные рассказы, рядом с Володькой научился «пан или пропал» в критические минуты. В мирной жизни сколько раз по-Володькиному шёл напролом. Когда надо было, как на танк с гранатой, остановишь – живой, нет – гусеницами в лепёшку раздавит.

Командир корпусной разведки капитан Подгорбунский страха не знал. Раз на «виллисе» вчетвером на летучую разведку поехали. Речушка по карте. Они к ней выскакивают, а там рота немцев купанием освежается. С арийских телес русскую пыль смывают.

– Вперёд! – кричит шофёру Подгорбунский. – Дави автоматчиков!

Трое на берегу со «шмайссерами» загорали. Полетели разведчики прямо под огонь. А ведь не горохом стреляли по «виллису», не бумагой жёваной. Подгорбунский на ходу положил фашистов. Раньше купальщиков успели к их одежде, главное – к оружию. Немцы опешили – думали: наступление, за «виллисом» основные силы повалят. Пленили нахрапом роту. А куда её девать? Разведзадание требует за реку сгонять. Ну, не отпускать же фрицев. Сколько ещё наших пострелять могут. И тогда Подгорбунский даёт немецкому командиру пулемёт и говорит, немного знал их язык: расстреляешь подчинённых, будешь жить. И тот голых до одного положил!

– Дай, я его гада с этого же пулемёта! – Петро всего перевернуло.

– Стоять! Берём с собой, язык не помешает!

Потом лишь звёзды дважды Героя Советского Союза спасли Подгорбунского от трибунала. Петро тоже потаскали особисты: почему пленных расстреляли?

– А покажи мы немцам хвоста? – говорил, анализируя стычку с противником, командир разведчиков. – И задание бы провалили, и погоню получили. Видал, как тот по своим из пулемёта! Нас подавно за милую душу.

После войны, в сорок шестом, Петро сказал родным: «Нечего на Украине сидеть-высиживать, поехали в Омск, там у меня невеста». Сорвал семью с места. Отца, мать, сестёр.