Георгий Марков - Орлы над Хинганом

— Колено расшиб, — сообщает он, когда товарищи склоняются над ним.

— Оставайся тут. Мы пойдем вдвоем, — говорит Подкорытов.

Соколков стонет теперь не столько от боли: невыносимо тяжко отставать от товарищей.

— Ты полежи тут, а я потом за тобой приду, — понимая друга, говорит Шлёнкин.

— Ну, ползите, ползите. Я, гляди, отлежусь, — стонущим голосом произносит Соколков и, поймав в темноте большую, шершавую руку Подкорытова, жмет ее, насколько хватает сил. — Желаю удачи!

Он долго лежит, прислушиваясь. Когда стрельба затихает, он отчетливо слышит, как погромыхивают котелки на спинах товарищей, как поскрипывают ремни их снаряжения, как стучат о камни каблуки их ботинок с крепкими подковами на четырех шурупах. Чувство острого беспокойства за товарищей охватывает его. «Тише же надо! Но почему они так?» Ему хочется крикнуть товарищам, чтоб передвигались они осторожно, японцы могут обнаружить их по звукам, но стрельба разгорается с новой силой, и Соколков опускает голову на камень.

Страх, ощущение обреченности поднимаются в душе Соколкова. «Задушат меня тут японцы, и знать о моей смерти никто не будет», — горько думает он.

Соколков встает, намереваясь броситься за Подкорытовым и Шлёнкиным, но сильная боль опрокидывает его наземь. Поняв, что его желание догнать товарищей пока неисполнимо, он смиряется со своей долей.

Горькие мысли постепенно покидают его. «Ну, впрочем, задушить меня не так-то просто. У меня винтовка, гранаты. Живой я им все равно не дамся». Эти размышления ободряют его, он нащупывает затвор винтовки, срывает с ремня две гранаты.

Соколков долго лежит не двигаясь. На небе начинают проглядывать звезды. Месяц утонул в облаках, нет-нет выглянет из-за них и скроется вновь. Кажется, что он барахтается в облаках, как серебристый язь, запутавшийся в сетях.

Стрельба, сосредоточившаяся вначале в одном месте, слышится теперь то там, то здесь. Вскоре начинают стрелять неподалеку от Соколкова. «Прокофий с Терёшей вступили в дело», — догадывается Соколков, и ему становится обидно за свою неудачу. Он вспоминает все, что говорилось о нем час назад на партийном собрании. Егоров, Петухов, Буткин, командир отделения сержант Коноплев — все они отмечали его положительные качества. Собрание единогласно приняло его в ряды партии. Какое это доверие и какое счастье быть коммунистом!

Он словно на крыльях бросился в бой, в горы, и вот… лежи, жди, когда утихнет боль в ноге. «И как это я сорвался? Надо же было этому случиться ни раньше, ни позже, а именно сегодня. Что скажет Егоров? Может еще подумать, что я струсил…» — все больше и больше терзается Соколков.

Провожая их в горы, Егоров сказал ему и Подкорытову:

— Ну, молодые коммунисты, надеюсь на вас.

Соколков теряет ощущение времени. Сколько он тут: час? два? А может быть, уже полночь или близится рассвет? Стрельба в горах то вовсе затихает, то разражается короткими, стремительными вспышками.

Камни, на которых лежит Соколков, становятся холодными и скользкими. Туман, должно быть, опустился на скалы, покрыл их сыростью. Гимнастерка и брюки Соколкова становятся влажными, и дрожь пронизывает его насквозь.

Он поднимается, чтоб снять с плеча скатку и развернуть шинель. Боль в ноге затихает, но встать на нее он еще не может.

Вдруг неподалеку от него падает камень. Соколков снимает руку со скатки и быстро ложится на прежнее место. Над ним в темноте испуганно мечется какая-то птица. Кто же вспугнул ее? Подкорытов и Шлёнкин? Японцы? Ночной хищник?

Соколков прислушивается. От тишины звенит в ушах. «Должно быть, зверек вспугнул птицу», — думает он. Но опять где-то обрывается камень и катится со скалы, постукивая на выступах.

Вскоре Соколков настороженным ухом улавливает новые звуки: хруст, шарканье. Кто-то идет. Это, вероятно, Шлёнкин. Он ведь обещал прийти помочь выбраться к батальону. Но все стихает, и Соколков лежит, обеспокоенно думая: «Неужели прошел мимо?» Он решает крикнуть, но вовремя спохватывается — на голос могут прийти не только свои, но и японцы.

Месяц наконец пробивается сквозь облака и выплывает на чистое небо. В горах становится светлее. Соколков осматривает очертания скал. Они похожи на замки большого нерусского города.

«Удлиненная форма строений характерна для готического стиля», — вспоминает он фразу, вычитанную где-то в книге или услышанную когда-то давным-давно на лекции.

Рассматривая очертания гор, он успевает подумать о многом: университет, Наташа, мама с братишками и папа… Он умчался куда-то на запад страны восстанавливать разрушенные гитлеровскими извергами наши заводы.