Илья Эренбург - Что человеку надо

— Наверное подвезли резервы…

Второй залет авиации. Наша батарея вдруг замолкла. Льянос кричит в телефон:

— Держимся. Пришлите…

Он бросил трубку, не договорив — с шоссе идут танки. Льянос нервничает.

— Это они называют противотанковой пушкой? Курам на смех…

Бомбометчики поползли навстречу танкам. Один танк повредили. Пушка все же начала работать. Танки остановились, постреляли и ушли назад. Льянос кричит Бернару:

— Я тогда не договорил — слышимость была плохая. Пришлите, если можно, авиацию…

Двадцать минут спустя снова показываются танки. Солдаты ползут с шоссе. Почему пулеметы молчат?.. Льянос кричит Бернару:

— Сморкачи, так вы работаете?

Фашисты подошли к сторожке. Если сейчас двинутся марокканцы, могут отрезать… Чорт бы их взял, где авиация? Почему 1-й батальон не двигается?..

— Бернар, голубчик, живее!..

— Марокканцы!..

В штабе корпуса, не умолкая, трещит телефон.

10 часов 15. Возле Навалькарнеро авиация обнаружила автоколонну — около тридцати грузовиков.

10 часов 40. В районе Брунете спокойно.

11 часов. От Араваки по шоссе продвигается примерно батальон. Сейчас их будут бомбить.

У генерала глаза распухшие — он не спал три ночи. Карта на столе засыпана пеплом: генерал закуривает одну папиросу о другую.

— Ясно, что резервы сосредоточены вокруг Навалькарнеро. Я говорил Росесу, а он спорил…

Он шагает из угла в угол.

— Позвони Маркесу, пусть кончают.

— Осторожно!

Маркес нагнулся — стреляли с шоссе. Льянос ему издали крикнул

— Отбили!

Он смеялся, забыв тревогу дня. Маркес сказал:

— Это хорошо, что отбили. Но здесь оставаться нет смысла — клин слишком тонкий, да и коммуникации отвратительные. Как стемнеет, отведи батальон на исходные позиции.

Льянос, растерявшись, спросил:

— То есть как отвести?.. Значит, не наступаем?

— Хотели только пощупать. А с воздуха в это время наблюдали — откуда они начнут подтягивать резервы. Понимаешь?

Льянос ударил тростью куст.

— Понимаю.

Утро. Льянос моет в речке ноги. Рядом Хуанито стирает рубаху.

— Переса жалко. Хорошо пел…

Переса убил осколок бомбы. Хуанито с ожесточением выжимает рубаху. Льянос молчит.

— А все-таки авиация — дерьмо! Конечно, человека убить они могут. Но позицию им ни за что не занять. Летают…

Он глядит на Льяноса и снова начинает терзать рубаху.

— Переса жалко. Он все насчет жены беспокоился: ждет или не ждет. А выходит, лучше не ждала бы…

Льянос не отвечает.

Весь день он проходил угрюмый, ни о чем не думал, не разговаривал с товарищами. Вечером вдруг вспомнил, что не обедал, и достал сухари.

Они спят на сене; в домах — духота. Жарко, разделись догола. Комары изводят, пищат над ухом. Льянос лег и вдруг вспомнил, как бомбили деревню. Женщины часто плачут. А отчего?.. Может быть, у них чувств больше?.. Льяносу тридцать шесть лет. Он всегда жил один; хотел жениться, давно — ему тогда двадцать лет было, но девушка передумала. У нее тоже были черные глаза. А руки другие — темные. Мать Льяноса ее звала «Смуглянкой». Мать, наверное, плачет. Он ей ни разу не написал. Сейчас она гладит белье или штопает: она не может сидеть без дела, — то козу чистит, то поливает грядки. Пришли соседки, она жалуется: «Мой-то пропал»…

Льянос пошел в дом. разыскал лист бумаги и сел писать письмо.

«Дорогая мама!

Ты за меня не волнуйся, я живу далеко от фронта. Здесь большой сад, прохлада, много птиц и цветов. Я не знаю, что тебе еще рассказать. Я сейчас вспомнил, как я лежал больной, а ты мне принесла огромную грушу. Где ты ее взяла? Я потом никогда не видал таких груш. Напиши мне, как ты живешь? Коза твоя еще бодается или нет? Я, сколько помню, у тебя козы всегда бодаются. Это оттого, что ты их распускаешь, у них нет дисциплины. Я скоро приеду, тогда увидишь, какой я стал красивый и важный. Спокойной ночи, мама!».

Он писал это письмо, как трудное сочинение, ворочал губами, сосал карандаш, а написав, пошел назад, на сеновал. Бойцы спали. Какая-то собаченка скулила возле изгороди. Льянос поглядел на нее, почесал щеку и сказал:

— Ну, что тут поделаешь?.. Давай спать!

Бернар смотрит — кругом камни, камни, ничего, кроме камней. Если прищурить глаза, камни оживают, становятся замком, всадником, стадом. Яркий свет дрожит. Камни растут, ворочаются, двигаются. Ни травинки. Как здесь живут люди?

Шофер говорит:

— Я сказал Пепите — кончится война, поженимся,

Бернар улыбнулся. Для него эта земля — пулеметы, атаки, стратегические пункты. А на ней живут люди; влюбляются, женятся, рожают детей. Вот и здесь живут, среди этих камней, доят коз, дарят девушкам бусы, умирают от старости. Разве не смешно?