Илья Эренбург - Что человеку надо

— Красотка!

В газетах каждый день огромные заголовки: «Да здравствует наступление!» Все чего-то ждут.

— Что пишут?

— В Париже убили двух итальянцев…

Над десятью фронтами — палящее солнце. Вчера астурийцы отбили атаку на Грульос. Возле Пеньярои утром была занята высота 820; после обеда противник перешел в контр-наступление и высоту пришлось очистить. Ломо Верде переходит из рук в руки. Возле Аранхуэса сдался в плен фельдфебель. В Карабанчеле взорвали два дома. Авиация бомбила Чинчон; восемь убитых. В Каса де Кампо артиллерия обстреляла холм Габитос. Большой стол завален телефонограммами. Полковник диктует:

— На всех фронтах без перемен.

Телеграф выстукивает: «хосе гарсия тревожусь сообщи здоровье мама». Хосе вчера убили возле Поркуны.

Танкист Баррио пишет открытку: «Аделита! Если ты мне не ответишь, я умру!»

В Мадриде люди не спят от духоты и ожидания. По выбоинам злосчастных дорог несутся грузовики. Штаб формирует новые дивизии. Все шушукаются: «Через месяц… Через неделю… Завтра…» Войне скоро год.

Полдень. Деревня вымерла; раскаленный камень; тишина. Льянос зашел в дом и попросил воды. Молодая женщина с черными яркими глазами принесла кувшин. Льянос пил, не отрываясь. В комнате было темно и прохладно.

— Машина сломалась. Шофер в Кольменар пошел за грузовиком.

Женщина смотрела на обветренное лицо Льяноса и улыбалась. Почувствовав на себе взгляд, он смутился:

— Я по деревне похожу.

— Жарко ходить…

Она смотрит и улыбается.

— Ты что смотришь?

— Все воюете и воюете…

Она согнала с дивана кошку:

— Садись. Устал?

Он покачал головой. Женщина села рядом. Льянос, задумавшись, гладил кошку. Потом он вдруг сказал:

— Руки у тебя белые…

Он погладил ее руку. Она вздохнула и положила голову на его плечо.

Он смотрит на беленый потолок; трещины кажутся затейливым рисунком: парус, рыба, глаза. Женщина лежит рядом. Тихо. Жужжат мухи.

— Как тебя звать?

— Мария.

Он закрыл глаза. В полусне он слышал знакомое гудение. Он нехотя встал, подошел к окну. Солнце ударило в глаза, сначала он ничего не видел. В окно выскочила кошка. Людей на улице не было. Кошки, злобно мяукая, неслись в поле. Напротив дома выла собака. Кричал осел, привязанный к столбу.

Мария, придерживая на груди кофточку, шепчет:

— Что там?

Он не ответил, снова закрыл ставни и лег.

Услышав грохот, Мария хотела встать; он ее удержал:

— Лежи.

Она заплакала. Он осторожно погладил ее по голове.

Снова тихо. Жужжат мухи.

Уходя, Льянос увидел на комоде фотографию: молодой солдат, а позади нарисованный танк.

— Муж?

Она кивнула головой.

Он вышел. Все тот же зной. На углу толпятся люди, кто-то всхлипывает — здесь упала бомба. Осел лениво отгоняет хвостом мух. А грузовика все нет.

Маркес опоздал на открытие пленума. Когда он вошел, выступал представитель Арагона:

— Коммунисты должны оградить крестьян от произвола различных комитетов…

Потом делегат южного фронта говорил о копях Альмадена, о защите Пособланко, о связи с партизанскими отрядами.

Маркес внимательно слушал доклады. Все эти месяцы он жил мелочами войны: пререканиями из-за грузовиков, борьбой за крохотный холмик, потерями, пополнениями. Теперь он увидел, что этим жили и другие. Война распадалась на тысячи горестей и удач; в нее входили добыча ртути, ремонт паровозов, центнеры пшеницы, и она была стройной, как архитектурный проект. Страсть, ненависть, мужество, страх были теми камнями, из которых люди строили бригады и дивизии.

— Слово принадлежит товарищу Маркесу.

Он не успел подняться на трибуну, как все встали; ему улыбались, аплодировали, кричали: «Да здравствует Маркес»! Обычно спокойный, он растерялся. Он много пережил за последнее время. В штабе его обозвали «дилетантом». Весеннее наступление провалилось. Он думал, что потерял Тересу. Он привык, скрывая волнение, улыбаться одной и той же обязательной улыбкой. Но сейчас он не владел собой. Он закусил губу и часто моргал. Ему хотелось не то смеяться, не то плакать, сжимать десятки рук, самому бить в ладоши. Наконец он выговорил:

— Все готово для предстоящего наступления…

— Начнем мы…

Льянос улыбается — наконец-то наступаем!

Как всегда, он пошел впереди со своей тросточкой. (Нога давно зажила, по тросточку он сохранил — привык к ней, привыкли к ней и другие.)

Противник не ждал атаки. Артиллерия работала хорошо. Первую линию они заняли почти без потерь. Они теперь вклинились в расположение неприятеля: слева на шоссе Гренадский полк, справа, на склоне отлогого холма — табор марокканцев. Льянос знал, что удержаться нелегко. Он рассчитывал, что 1-й батальон ударит на марокканцев. В девять утра прилетела вражеская авиация; к счастью, потери были небольшие. Марокканцы два раза пробовали атаковать, но их останавливали пулеметным огнем. В полдень наступило затишье, а час спустя фашисты открыли огонь с шоссе.