Вячеслав Миронов - Я был на этой войне (Чечня-95)

По ночам, а иногда и днем, позиции духов обрабатывали установки залпового огня. Иногда удавалось рассмотреть, как над головой проносятся смутные силуэты громадин. Мы называли их «телеграфными столбами» и «гуманитарной помощью братскому чеченскому народу». Когда работала реактивная артиллерия, было спокойно спать. Кунг раскачивался как люлька у младенца. Духи в эти ночи не смели показываться.

И вот наступил день, который я до конца жизни не забуду. Двадцать первое марта. Накануне нас обстреливали минометчики. По КП выпустили всего пару мин, одна из которых попала в жилой дом, после этого обстрел прекратился, а вот второму и третьему батальону досталось крепко. Почти до утра шел массированный обстрел. И, по всей видимости, огонь корректировался, потому что стреляли и по закрытым, заглубленным позициям, не видимым для противника. Эти корректировщики и радисты нас за время войны достали здорово. За ночь никого не убили. Но было трое раненых, их срочно отправили в Петропавловку для оказания квалифицированной помощи, а оттуда — на Северный. Духи били тоже с закрытых позиций, и поэтому по вспышкам мы не смогли определить позиции минометной батареи. Кое-как примерно вычислили и ответили своим минометным огнем, а потом уже и навели собственную артиллерию. После седьмого залпа духи заткнулись.

По утру стоял туман. Особых дел не было у нас с Юрой. Маялись от безделья. И вот поступает сообщение из второго батальона, что поймали женщину, которая шла в Гудермес. Под покровом тумана, обутая в легкую обувь, она, как тень, прошла уже большую часть секретов и блок-постов второго батальона и, проходя окопы, наткнулась на наших офицеров. Те ее быстро остановили. Быстро осмотрели. Хоть и война, но глубокого, как положено, обыска не делали. Постеснялись. Зато в сумке обнаружили бинты, вату, а в подкладке кофты наш миниатюрный пистолет ПСМ. При задержании пыталась вырвать его, но не успела.

Комбат тут же доложил о ней на КП. Пистолетик, правда, замылил себе. Когда ее на БМП привезли к нам, то офицеры первого батальона признали в ней ту самую женщину, что видели тринадцатого марта, во время нашего первого неудачного перехода. И они же предположили, что это она корректирует духовскую артиллерию.

Допрос проводили трое. Я, Юра и генерал. Сели в маленькой комнатке позади спортивного зала, в котором находился постоянно начальник штаба и оперативное отделение, а также по вечерам проводились совещания.

Если бы был мужчина, то было все просто, но здесь, с женщиной… Первый раз нам довелось допрашивать женщину. И она была симпатичная. Паспорта у нее не было. В этом ничего удивительного нет. После прихода Дудаева к власти и объявления им суверенитета, в паспортах местных жителей, принявших гражданство Ичкерии, ставился штамп с гербом, и делалась соответствующая запись. Поэтому все нестарое население, чтобы не дразнить наших солдат, носило комсомольские билеты. И вот и у нее тоже был комсомольский билет. По нему выходило, что звали ее Сагулаева (в девичестве — Бердидель) Хава Дадаевна, 1962 г. рождения.

Начали мы культурно, вежливо, без психологического давления. Но она продолжала упорствовать. Как попугай повторяла одну и ту же версию. Что была в Грозном и вот сейчас идет домой, в Гудермес. Муж ее погиб в первые дни войны под бомбежкой (оснований для теплых чувств к нам у нее, следовательно, нет), в Гудермесе сестра осталась с ее маленькой дочерью. Корректировщицей не выступала, тринадцатого марта в Ильинке не находилась.

Еще раз вызвали группу офицеров, и они ее уверенно опознали. Связались с блок-постами: при прохождении местных жителей записывались их данные. Оказалось, что в предшествующие дни через блок-посты со стороны Грозного она не проходила, остальные дороги, ведущие к столице Чечни, были заминированы как нашими, так и боевиками.

По всему выходило, что она пряталась где-то неподалеку и, возможно, выступала корректировщицей, а может и «маршрутницей», т.е. собирала данные о дислокации наших частей и по радио передавала противнику. На женщину во время войны меньше всего обращаешь внимание. Только нельзя забывать, что здесь приходится воевать не с регулярной армией, а со всем народом.

Разведчики, давно уже не видевшие пленных (а к лазутчикам у них свой, особый счет), уже несколько раз просили отдать Хаву им. Она в ужасе кричала, чтобы не отдавали. Мы разыгрывали «доброго-злого» следователя. Юра был добрым следователем, я — злым, а генерал — независимым судьей. Когда она начинала запираться, я налегал на ее психику, требовал признания. Стращал всеми карами. Нам необходимы были позиции духов в Гудермесе, чтобы раздолбить их, а затем уже входить в город без потерь.