Сергей Скрипник - Смерть в рассрочку

В Москве, в парке Горького, на открытой веранде спрятанного под ивами кафе двое мужчин пили пиво, закусывая солеными сухариками. Их возраст не сразу поддавался определению. И тому и другому можно было дать тридцать пять-сорок лет, а, приглядевшись, и сорок пять, но без особой уверенности. Оба были в тонких летних рубашках с закатанными рукавами и расстегнутыми воротниками, поношенных отечественных джинсах с заграничными наклейками и великолепных кожаных туфлях, свидетельствовавших о приобщении к европейским нравам, где обувь зачастую больше говорит о социальном положении человека, чем костюм от Диора или бриллиантовые запонки в золотой оправе. Не спеша отхлебывая из кружек и хрустя сухариками, они почти лениво переговаривались, вежливо улыбались друг другу, и вполне могли сойти за поверхностно знакомых отпускников, временно освободившихся от семей и дачных участков.

В кряжистом плотном мужике с крепкой короткой шеей и широким русским лицом, излучавшим добродушие, вряд ли можно было признать быстрого в решениях и жесткого в действиях генерал-лейтенанта КГБ Виктора Степановича Сиворонова, благополучно повышавшегося в должностях и званиях при всех председателях комитета, включая прозорливого, безжалостного Андропова. Это он, Сиворонов, так круто заварил кашу с вымышленными агентами-двойниками в Бельгии и Германии, что тамошние контрразведчики, вспоминая о нем, до сих пор вздрагивают по ночам. Это он так блестяще организовал компромат на министра обороны недружественной СССР ближневосточной страны, что ее правительство вынуждено было уйти в отставку. Это он с двумя помощниками вывез из Аргентины решившего уйти на покой резидента, который дисциплинированно доложил начальству о своем решении и заверил, что его прежняя деятельность, разумеется, останется в тайне. Немыслимо, чтобы разведчик, проработавший десятилетия в системе советской госбезопасности, поверил, что его везут в Москву лишь для подробного отчета. Но так было. Он полетел, оставив в Аргентине жену и двух сыновей. Осени его сомнение, и он в три секунды перестрелял бы эту бандгруппу из Центра, однако не осенило. Потом, на лагерных нарах он с зубовным скрежетом вспоминал, как они весь путь до Москвы жрали и пили за его счет, весело называли капиталистом, каковым он на самом деле и был последние десять лет, и издевались над его глупой доверчивостью.

Второй мужчина был тоньше в кости, стройнее и выше. Его немного вытянутое интеллигентное лицо с высоким лбом и небольшими залысинами в коротких седеющих волосах мягко освещали бледно-голубые глаза, смотревшие на мир с пытливым простодушием. Внешне он напоминал повзрослевшего, но не утратившего иллюзий инока или ушедшего в народ учителя-подвижника дооктябрьской эпохи. Генерал-майора Главного разведывательного управления Генерального штаба Министерства обороны Анатолия Павловича Ермолина и впрямь можно было считать учителем. В своем управлении он курировал подготовку разведчиков не только стратегического назначения, но и разведчиков-диверсантов, рядом с которыми по интеллекту и боевым качествам американские рейнджеры и советские десантники из ВДВ были не более, чем любознательными скаутами. Их насчитывалось всего несколько бригад в громаде армии, но они были призваны решать по заданию командования проблемы мира и войны в разных странах на всех континентах. Так планировалось, и людей готовили соответственно к стоящим перед ними глобальным задачам.

Знакомство мужчин было поверхностным, но и тот и другой хорошо знали, что представляет собой собеседник, и разговор шел на почти доверительных интонациях. Каждый из них понимал, что никто никого на кривой не объедет. Рассчитывать на беседу с открытой душой в силу специфики их работы было просто нелепо. Достичь какой-либо договоренности можно было лишь хоть приблизительной откровенностью. О такой беседе они и условились в самом начале.

— Значит, лично ты, Виктор Степанович, и твое начальство высоко цените меня как профессионала, — отхлебывая из бокала, сказал Ермолин. — Благодарю. А вот чем могу быть вам полезен, пока не понял.

— Зачем это? — слегка поморщился Сиворонов. — Мы же договорились о предельной, в рамках разумного, откровенности, а ты пытаешься меня подловить. Разве я упоминал о своем начальстве? Я сказал о людях, уполномочивших меня переговорить с тобой. А что до пользы, то она будет обоюдной и для тебя может выразиться в регулярно получаемой солидной сумме в любой валюте. Что скажешь, например, о месячном заработке, равном твоему годовому жалованью?