Евгений Савицкий - Я — «Дракон». Атакую!..

И в более близкую нам эпоху эти идеалы передавались, от отцов к детям, от детей к внукам, формируя настоящих людей. Целые поколения сражались за них не жалея жизни. Семейные традиции продолжают жить. В последние годы наметился особо возрастающий интерес к отстаиванию и приумножению фамильной славы, чести, достоинства семьи. Молодое поколение старается закрепить и обогатить достигнутое отцами и дедами. — своими трудовыми успехами на профессиональном поприще, творческим отношением к делу, умением дорожить идеалами и беречь честь смолоду. Это — нетленный наш капитал и бесценное наследство.

Однако как мы с Колькой Зубаревым все же вошли в историю нашей отечественной педагогики?

А дело было так. В один из дней в детдом приехали озабоченные люди — все в высоких кожаных крагах, модных кепках, — установили на треноге какой-то ящик и строго нас с Колькой предупредили:

— Сейчас вы будете одеваться у своих кроватей. Никуда не бегайте.

Я не сразу понял, как же это нам еще одеваться, если мы уже давно одеты.

— А для этого надо раздеться, — доходчиво объяснили мне.

Когда мы с Колькой Зубаревым, не очень-то уразумев смысл мероприятия, разоблачились, озабоченные люди засуетились, начали торопливо крутить на ящике какую-то ручку, а нам закричали:

— Давай, давай — одевайтесь же! Живей!..

Потом все успокоились, сложили свои инструменты в машину и укатили.

И вот февральским вечером тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, ни много ни мало шестьдесят лет спустя, в телевизионной передаче «Семья и школа» в небольшом фрагменте из старенького документального фильма о детских домах я увидел себя.

…Худой, наголо остриженный парнишка. Взгляд настороженный, непонимающий: к чему вся эта суета вокруг ящика с треногой? Рядом Николай Зубарев, мой закадычный дружок, — этот улыбается. Мы одеваемся и, в соответствии с проведенным инструктажем, ни на шаг не отходим от наших коек с высокими спинками.

Как верно заметил поэт:

«Остановись, мгновенье, — ты прекрасно!..»

После школы большинство ребят из нашего детского дома поступили в фабрично-заводское училище при цементном заводе «Пролетарий». По тем временам этот завод был самым крупным в стране производителем цемента, и мы гордились, что причастны к большому делу. Бодрый дух времени, энтузиазм первых строителей общества, в котором хозяин тот, кто трудится, передавался нам не дидактикой воспитательной или там какой-то лекционно-пропагандистской работы — самой жизнью, энергией трудового коллектива.

Вместе с нами в ФЗУ пришел наш детдомовский воспитатель Петр Петрович Гудкин. Он и жил в заводском общежитии. Удивительно сочетались в этом человеке строгость, требовательность с доброжелательностью и уважением к каждому из мальчишек. Мы любили слушать его рассказы о Ленине, о работе революционеров в ссылке. Любая встреча, любая беседа с Петром Петровичем незаметно увлекала, переносила в будущее, после чего не требовалось выводов о том, что труд украшает человека. Мы по четыре часа работали в каменоломне, затем шли учиться — четыре часа занятий в училище. Успевали заниматься и спортом.

Большое событие, памятное на всю жизнь, произошло у меня именно в те дни, когда я только вступал на рабочую стезю. Как-то прямо в каменоломню к нам приехал на черном автомобиле незнакомый человек. Деловой такой, с наганом в кобуре. И вот, собрав нас, он заявил, что приехал создавать среди молодежи комсомольскую организацию, и стал объяснять, что такое комсомол, кто имеет право быть комсомольцем. Мы внимательно выслушали его, оснований для возражения не нашли и в принципе согласились.

— Тогда давайте выберем секретаря ячейки и три-четыре человека актива, — предложил незнакомец, — а они потом создадут комсомольскую организацию у вас в училище.

У него была уже кандидатура одного из наших парней, и он назвал фамилию — мол, мы рекомендуем этого товарища. Но в ответ почти хором все закричали — именно закричали, потому что иной формы демократического общения пока себе и не представляли:

— Не надо Ваську! Давай Женьку Сову!.. — Присвоенная беспризорной братвой кличка еще долго ходила за мной, и я к ней вполне привык.

Мужик с наганом нахмурился, явно недовольный таким бурным проявлением демократизма, и принялся расспрашивать меня: кто я такой, откуда, кто родители. Потом неожиданно спросил:

— Воровал? — И строго посмотрел на меня.