Арсений Ворожейкин - Истребители

Пока наши войска подходили и разворачивались, авиация, являясь, по существу, единственной силой, способной задержать японцев, переправлявшихся через Халхин-Гол, должна была наносить штурмовые удары. Наша истребительная эскадрилья, единственная в ту пору из оснащенных пушечным вооружением, становилась одновременно и штурмовой.

Сделав за день пять вылетов на штурмовку войск и два — на перехват авиации противника, все почувствовали огромную усталость. Жара и боевое напряжение окончательно отбили аппетит. В обед почти никто из летчиков не притронулся к еде, спросом пользовался один только компот. Загорелые лица истребителей заметно осунулись, покрасневшие глаза у многих были воспалены, но решимость к бою не ослабла.

Когда Трубаченко, еще плохо знавший летчиков, обратился к Михаилу Костюченко, самому щуплому на вид, с вопросом: «Хватит ли силенок слетать еще раз?» — летчик сказал, поглядывая на солнце: «Оно устало, а не мы. Видите, садится».

Восьмой боевой вылет не состоялся. Новый командир полка Григорий Пантелеевич Кравченко, прилетевший к нам, отдал распоряжение приготовиться к перебазированию эскадрильи на другой аэродром, ближе к линии фронта. Техники немедленно приступили к работе.

Майор Кравченко, осмотрев изрешеченный японскими пулями самолет, собрал возле машины всех летчиков. Его усталое лицо было недовольно, сощуренные глаза строго поблескивали.

Подчиненные проявляют иной раз удивительное чутье, угадывая настроение старшего начальника, но тут решительно никто не знал, чем могло быть вызвано неудовольствие боевого командира.

Приземистый, крепко сбитый Кравченко стоял, облокотившись на самолет, погруженный в раздумье, и, казалось, никого не замечал. Трубаченко, посмотрев на широкую грудь нового командира с тремя орденами, несколько робко, словно бы за ним была какая-то вина, доложил о сборе летчиков. Кравченко вдруг улыбнулся.

— Вы что приуныли? — обратился он к нам. — Уж не сбили ли у вас кого?

— Не-ет!.. — отозвалось несколько голосов.

— Ну, так выше головы! Я прилетел к вам с хорошими вестями. Прошу всех сесть поближе.

И он первым опустился на пахучую траву. Спокойно начал:

— Наступление японцев по всему фронту остановлено. Переправившиеся через Халхин-Гол самураи под натиском наших танкистов вынуждены перейти к обороне на горе Баин-Цаган. Танки комбрига Яковлева первыми, после 700-километрового марша, не дожидаясь подхода пехоты, атаковали японцев. Теперь противник окружен полукольцом, прижат к реке и скоро будет разгромлен. Ваша эскадрилья своими штурмовыми действиями оказала большую помощь наземным войскам, и они вас от всего сердца благодарят…

Как приятно слышать такое!

Раздались возбужденные голоса:

— Передайте и им от нас благодарность!.. Мы всегда готовы помочь…

Кравченко, выжидая, когда все умолкнут, встал и взглянул на изрешеченный самолет. Его лицо снова стало угрюмым, в сощуренных глазах блеснули сухие огоньки.

— Теперь полюбуйтесь! — голос его грозно возвысился. — 62 пробоины! И этим некоторые еще гордятся. Считают дырки доказательством своей храбрости. Срам это, а не геройство! Вы взгляните на входные и выходные отверстия, пробитые пулями. О чем они говорят? Вот здесь японец дал две длинные очереди, и обе почти строго сзади. Значит, летчик зазевался и проглядел противника… А по глупости, по своей невнимательности погибнуть — честь не велика… 62 пробоины — 31 пуля. Да этого больше чем достаточно, чтобы летчик лежал где-нибудь в степи под обломками своего самолета!.. А из-за чего, спрашивается? Допустим, вы много летаете, устаете, это притупляет бдительность. Но ведь хозяин этой-то машины сделал сегодня только три вылета, я специально поинтересовался. И вообще заметьте: анализ говорит, что в большинстве случаев летчиков-истребителей подбивают на зевках… Молитесь Поликарпову, что он сделал такой аэроплан, который фактически-то, если умело воевать, японские пули не берут! Вот, смотрите: две пули ударили прямо в наголовник бронеспинки, а ей хоть бы что! Даже не треснула. Плоскости, фюзеляж — как решето, а стоит заклеить все эти дырочки — и планер снова готов в бой. Так ли я говорю? — обратился Кравченко к технику, который заделывал пробоины.

— Так точно, товарищ командир! Через несколько минут машину можно выпускать в полет, — отрапортовал техник, вытягиваясь на крыле по стойке «смирно».

— Не упадите, — заметил ему Кравченко, не меняя выражения лица, но остывая. — Продолжайте свою работу.