Арсений Ворожейкин - Рассвет над Киевом

— Лететь только «старикам», — предупредил командир полка.

Набралось по три летчика от эскадрильи.

— Мало, — заметил Василяка. — Возьмите с собой из молодых Априданидзе и Сирадзе.

— Восьмерки тоже маловато, — сказал я. — Задача очень сложная. Может, еще дадите пару от Худякова?

— Нет! Не могу! Он со своей эскадрильей пойдет за вами. Где сам-то полетишь?

Вопрос был задан не случайно. За последнее время появилось мнение, что командиру истребителей для удобства управления нужно лететь в верхнем ярусе. С колокольни, мол, виднее.

Эта «новинка» не нова. Она зародилась еще на Халхин-Голе в 1939 году и в буржуазных армиях нашла широкое применение. Так обеспечивалась наибольшая безопасность командира в бою. В советской авиации место командира в полете в первую очередь определяется удобствами управления. Практика подтверждает, что лучше всего командиру быть там, где решается главная задача боя.

Мы готовились вылететь на прикрытие наземных войск. Наша главная цель — бомбардировщики. Верхние «яки» будут сковывать истребителей противника, обеспечивая этим действия нижней группы, которая должна выполнить главную задачу: громить бомбардировщиков. Значит, место командира в этой группе.

Командир, летящий не ведущим, не во главе истребителей, уже неполноценный командир. Часто в воздухе успех боя решают пример командира и место его впереди. Он должен в ответственный момент увлечь всех за собой. Поэтому я Василяке ответил, что полечу в ударной группе.

— А я со звеном в сковывающей, — поддержал меня Вахлаев. — Так будет удобнее.

Мы вышли из землянки. Летчики уже ждали нас. Георгий Колиниченко, Иван Тимошенко и Александр Сирадзе — из первой эскадрильи — как на подбор низкорослые, легкие. Их комэск тоже не из тяжеловесов. Он шутливо сказал командиру полка:

— Сама природа нас создала, чтобы летать выше всех, в сковывающей группе: самолету не тяжело. А вот их, двухметровых детин, — Вахлаев кивнул на Лазарева и Кустова, — не каждой машине под силу поднять на потолок.

Василяка понял, к чему клонит комэск:

— Согласен.

Под нами снова Киев. Как изменилась видимость! Переменившийся ветер принес на Днепр дым и гарь с фронта. Город сквозь эту густую пелену еле просматривается. Вдали редеют огромные факелы: по пути отступления фашисты сжигают все, что может гореть. Трудно дышать, и даже солнце потускнело, как будто его заслонили грязным стеклом. Лишь яркие носы наших самолетов выделяются в этом дымном мраке. Видишь ли ты нас, Киев?

Кустов с Лазаревым летят правее нас с Априданидзе. Как автор идеи полетов на красноносых машинах, Игорь тревожится за успех, опасается, что в дыму мы можем не заметить противника. Слышу в наушниках его недовольный голос:

— Вот чертова муть! Когда только она кончится? Тут же, словно услышав его слова, дымное марево расступается перед нами, и мы слепнем от обилия света. Солнце яркое-яркое. Но лучи его не пробивают стелющегося дыма, отражаются, искрятся, заливая все вокруг серебристым сиянием.

За Киевом стала просматриваться земля. На юг и запад текут лавины наших танков, орудий, машин, людей. Их-то нам и надо прикрыть. Звено Вахлаева уходит вверх. Принимаем нужный боевой порядок.

Пытаюсь определить линию фронта. Ее нет: все в движении. Где наши, где гитлеровцы — понять трудно. Внизу замаячил немецкий разведчик-корректировщик ФВ-189. На фронте этот самолет за своеобразную форму прозвали «рамой». Кустов просит разрешения уничтожить его. Запрещаю: пока отвлекаться нельзя. С «рамой» можно разделаться позднее, на обратном пути.

— Есть, на обратном пути! — отвечает Кустов. Идем над Васильковом. Правее показывается Фастов. Теперь хорошо заметно, как к этим городам подходят наши войска.

В воздухе, кроме нас, никого, Летим дальше.

Как всегда, в воздухе внезапно запрыгали черные бутоны. Первый залп зенитной артиллерии фашистов был таким метким, что меня швырнуло вверх, а ведомого Априданидзе отбросило далеко в сторону, и он, беспорядочно кувыркаясь, пошел к земле. Резкий рывок из опасной зоны — и группа вне разрывов. Сулам выправил машину и разворачивается назад.

— Что случилось? — спрашиваю его.

— Поврежден мотор.

— И все?

— Как будто.

— Один долетишь?

— Помаленьку дотопаю.

Нас осталось семеро.

Теперь хорошо виден сплошной поток отступающих вражеских войск.

Решаю не возвращаться, лететь дальше, чтобы встретить воздушного противника на подходе к линии фронта. Курс на Белую Церковь. Мы знаем, там вражеский аэродром. Подлетаем ближе. Вглядываюсь. На стоянках замечаю какие-то самолеты. Только их почему-то мало. Успели взлететь?