Арсений Ворожейкин - Рассвет над Киевом

Взгляд скользнул по «фоккеру». Он тоже выходит из пикирования. Теперь я вижу, что у него может не хватить высоты. А у меня? Моя машина легче, и ей высоты на вывод требуется меньше. Упираясь ногами в педали, сильнее тяну ручку. Перегрузка силой в тонну, а то и больше наваливается на меня, вдавливает в сиденье. В глазах темно. Дышать невозможно. Ну и пусть! Только бы выдержал «як». Жду и тяну ручку, тяну и жду.

Хотя земли не вижу, но ощущаю ее всеми клетками тела. Она теперь опаснее всякого врага. Наконец я почувствовал, как самолет стремительно поднимает нос. Машина стала послушнее, и я ослабил давление на ручку. В глазах посветлело. Земля, хотя и близко, бежала подо мной.

Где же «фоккер»? Впереди нет. Скрыться не мог. И вдруг я увидел его под левым крылом своего истребителя. Увидел так близко, что, боясь столкновения, метнулся кверху. Но что такое? Враг скользит по земле, и от него, словно от несущегося по воде глиссера, летят брызги. Потом «фоккер» делает сальто и, как стеклянный, разбивается вдребезги.

А ведь, наверно, он готовил мне такую участь. Картина победы всегда бодрит. Мне хочется петь и смеяться. Если есть в опасности поэзия борьбы, то вот она!

На радостях помчался ввысь, крутя восходящие бочки. В голубом небе приветливо светит солнце. Надо мной летает тройка «яков» да в стороне, охваченный огнем, падает «фоккер».

— Сулам, это ты скучаешь в тройке?

— Я, товарищ командир!

— Твоя жертва горит?

— Моя, товарищ командир.

В бою у нас не было принято обращаться друг к другу по установленным позывным. «Тюльпан-102»… «Тюльпан-103»… Это звучит как-то отчужденно. Сознание сразу не воспринимает позывные, приходится соображать, к кому же относится этот «тюльпан» с цифрой. А в бою дорог каждый миг. И мы отходим от правил. Имя, названное знакомым голосом, говорит сразу все и даже передает настроение.

Вечерело. Над аэродромом плыли низкие облака. Под кронами сосен, как бы притаившись, стоят наши «яки». Из-за погоды второй день не летаем. В ожидании отъезда на ужин летчики лежат на свежей соломе, пахнущей еще обмолотом, и, как охотники на привале, рассказывают разные истории из своей жизни. «Музыки» войны не слышно. Только запах пороховой гари с Правобережья Днепра напоминает о том, что битва не стихает.

В упорных, ожесточенных боях, взломав оборону противника на третьи сутки наступления, наши части подошли к Киеву и устремились в глубокий обход его с запада. Чтобы сдержать натиск советских армий, немецко-фашистское командование стало перебрасывать под Киев подкрепления из района Великого Букрина. Воспрепятствовать этому маневру лучше всего могла авиация. Но мы, прижатые к земле облаками, мало чем могли помочь наступающим войскам.

Вдруг в образовавшийся просвет прорываются лучи солнца.

— О-о, замаячила погода! — обрадовался Игорь Кустов.

— Да и дым идет кверху, — показал Априданидзе на дымок, ниткой вьющийся над землянкой КП. — Значит, завтра будет ясно.

— Хорошо, если бы твое пророчество сбылось, — заметил Лазарев. — А то все только ахаем, что не летаем. От этого наземным войскам пользы ни на грош.

В самый разгар разговора подошел начальник штаба полка. Федор Прокофьевич сообщил, что наши войска завязали бои на окраине Киева.

— Значит, к празднику Киев будет освобожден! — воскликнул командир эскадрильи старший лейтенант Александр Вахлаев.

— Будет! — уверенно подтвердил майор Матвеев и пошел с этой радостной вестью на другой край стоянки самолетов.

После его ухода на некоторое время воцарилась тишина. Каждый был занят своим, осмысливая услышанное. Недалеко от нас, у командного пункта, алея развевалось Знамя полка. Игорь Кустов, задумчиво глядя на него, заговорил:

— Знаете, братцы, наземные части идут в бой со знаменами, а у нас, в авиации, Знамя полка приходится видеть редко, все в штабах хранится.

— Может, ты полковое Знамя на свой «як» прицепишь и полетишь? — улыбнулся лежавший с Игорем летчик.

— А что, если покрасить носы наших «яков» в красный цвет? Это тоже будет своеобразное знамя, и мы поднимем его в воздух в честь двадцать шестой годовщины Октября, в честь освобождения Киева!

— Неплохо будет.

Кустов встрепенулся и встал.

— Вот здорово у нас получится! Фашисты таких самолетов еще не видели.

— Не ерепенься! — прервал его один из старых летчиков. — Эта затея ничего не даст, разве только привлечет внимание немцев, и мы понесем напрасные потери.