Иван Черны - Рассказы

Завтра у нас свободный день — увольнение. В кармане — три сотни крон. Где их спустить, если до ближайшей деревни целых десять километров? Кроме того, надо вычесать шерсть у Фулы — она меняет свою шубу на зимнюю. Остается ротная библиотека.

Утром я немного повалялся в постели, как и подобает обладателю увольнительной. Если бы не кузнец Майер, живший по ту сторону ручья, я бы спал и дольше. Он пел так громко, что эхо разносилось по лесу. Каждую ноту он сопровождал ударом кувалды. Его протяжная песня звучала фальшиво. Этот баварец жил возле самой границы. Я познакомился с ним, когда однажды его корова забрела на нашу контрольно-следовую полосу. Мы ему вернули пропажу, он на ломаном чешском языке начал рассказывать, как во времена первой республики ездил из Австрии в Каплице за влашским салатом. У австрийцев до сих пор такого не готовят.

— Вилда, — показался в дверях лысый череп кинолога, — у тебя выходной, так ты немного убери здесь. Я еще приду, нам надо поговорить.

— Зачем такая официальность?

— Так, значит, через час! — Он захлопнул дверь.

Я протираю глаза. Не кажется ли мне все это? Вчера мы провели достаточно часов вместе, а сейчас, видите ли, он должен поговорить со мной! Я забежал в ванную, включил горячий душ. Затем принялся за уборку. Подмел полы, расставил книжки на полке, сложил вместе всякие ремешки, поводки и ошейники для собак, смазал их маслом так, что они заблестели. Мне попалась на глаза книга «Часовые Родины», и я заинтересовался одним старым репортажем. Я не видел его раньше и сейчас зачитался.

В комнате стало уютней. Пепино может быть доволен. Я побежал на завтрак, а из головы все не выходили его слова. Прикинул — вроде ничего не натворил. Перед командиром отделения проводников служебных собак я мог предстать с чистой совестью.

В столовой царило оживление. Дежурил солдат по фамилии Козел. Свою рыжую бородку он не сбрил даже в учебном центре, хотя это ему стоило массы неприятностей. Сейчас ребята грозились выщипать ему бороденку. Дело в том, что он привез свежий хлеб и отказывался его выдавать, уверяя, что он должен день полежать. В противном случае, по его словам, могут возникнуть желудочные расстройства. Ребята усматривали в его упрямстве злой умысел. Меня же расстроило другое известие. Дежурный как раз выкрикнул:

— Звонили из батальона, что сломался автобус. Библиотека не приедет!

Дежурный также добавил, что второй нарушитель, которого мы вчера конвоировали, оказался матерым преступником. Его давно разыскивали. Эта новость компенсировала наше разочарование. Виктор заслужил, по меньшей мере, знак Отличного пограничника. Герой сидел в окружении ребят.

— Знак Отличного пограничника обеспечен, — обещал Возаб.

— Отпуск получишь, — загудели ребята.

В столовой меня уже ничего больше не держало, и я решил пойти к Фуле. Она уже издали приветствовала меня радостным лаем. Я остановился у вольера, полез за ключом. Фула насторожилась, приподняла хвост. По привычке я погладил хвост. Пальцы нащупали утолщение. Несколько месяцев я ежедневно массировал его, а теперь лишь изредка поглаживаю. Мордой Фула искала, что я ей принес.

— Ты знаешь, что я тебя не забыл, — протянул собаке карамельку. Осмотрев ее впалые бока с проступающими ребрами — шерсть выпадала целыми клочьями, — я пообещал: — Через минуту будешь как конфетка!

Я вышел в служебное помещение. Над дверью висела круглая керамическая плитка с надписью по-немецки «Граница» и голубыми скрещенными саблями. Во время работ саперы нашли ее под старым пограничным столбом, а оттуда она попала к проводникам собак. Солдаты каждого нового призыва берегли ее на счастье. Недавно на заставе служил парень, который разбирался в стекле, так он утверждал, что плитка из настоящего майсенского фарфора.

Я подошел к полке за гребнем и чесалом. Фула ждала, когда я примусь за нее. Мне показалось, что она не совсем в форме — годы давали о себе знать. Шерсть поседела и стала почти серебристого цвета, шаг утратил былую легкость. Иногда она болезненно скулила: видимо, ныли суставы от долгих часов, проведенных в сырости на Шумаве.

— Ну, подходите. — Я сунул руку в карман за следующей карамелькой.

Собака перекатывала конфету в пасти. Я уже заметил, что она ее не раскусывает, потому что боится причинить себе боль. Фула с наслаждением, как кошка, терлась спиной о гребень.

— Все! Вылитая невеста! — хвалю я ее.

Провел гребнем от ушей и лопаток до хвоста. Не оставил без внимания бока и лапы. Вычесанную шерсть смел в угол и сложил в пакет, чтобы потом сжечь.