Иван Черны - Рассказы

— Счастье, что стоим, иначе потерпел бы аварию!

Офицер продслужбы рассказал о солдате, который после каждого увольнения приносил в качестве «трофеев» предметы женского туалета. В гарнизоне иначе как Дон Жуаном его не называли. А оказалось, что он покупал все эти вещи в магазине.

Карел зашел в «Канцтовары» и вскоре вернулся к машине, нагруженный свертками ватмана, картона, цветной бумаги.

— Ты не перепутал газик с автофургоном для перевозки мебели? — улыбнувшись, справился водитель.

— Ты что такое говоришь?

— А то, что не дам из-за каких-то стенгазет портить мне рессоры…

Карел с покупками втиснулся под брезент. Тени от домов на противоположной стороне тянулись через всю улицу. Ветер крутил обрывки газет. В течение каких-то двух минут все вокруг потемнело. Водитель включил фары. Тишину разорвали раскаты грома. Где-то сбоку полыхнула молния. Жалобно скрипели кроны деревьев. Полил сильный дождь. Машину заливало потоками воды. Офицер привстал на сиденье и сказал:

— Пусть его пережидают на здоровье ребята, которые сейчас сидят в «скворечниках».

Шофер понимающе кивнул. Карел к разговору особенно не прислушивался, так как думал только о стенгазете. Он еще не был уверен, что справится с заданием. Если же найдет товарища, который умеет рисовать, то все будет хорошо. Дождь беспрестанно молотил по брезенту. Печальная ива, что росла у дороги, еще больше согнулась. Газик бороздил лужи, как моторная лодка на озере. Карел перебежал только от машины до казармы, но промок до нитки.

— Панове, кто может нарисовать солдата?! — крикнул он прямо от дверей. — Только чтобы похоже было…

Крейчи владел карандашом лучше, чем стихом, и не упустил случая продемонстрировать свое искусство. Нарисованная им фигура была очень похожа на Шимона. Все отделение собралось вокруг художника. Посыпались советы. Карел был доволен.

Дождь, кажется, утихал. Солдаты засыпали, веря, что он скоро прекратится. Капли дождя, однако, без устали стучали по крыше до утра.

Когда они проснулись, день был сырой.

— Эй, — позвал Шимон Фалтина, — подай мне носки. Они там стоят в углу!

Шутка приподняла настроение. Доставил удовольствие и завтрак. Подавали чай и запеченную ветчину с хлебом. По пути к окошку раздачи пищи Крейчи заговорил с Карелом:

— Ты знаешь, а стенгазета нам удалась! А что это с тобой вчера было? За целый вечер не открыл рта, — удивился Крейчи.

— Да нет. Просто, когда ты читал свои стихи, я без конца зевал!

Он засмеялся. Ему стыдно было признаться, как затосковал он по дому. Не хотелось об этом говорить. Карел обрадовался, что разговор прервал вошедший дневальный:

— Заканчивайте! Строиться…

Командиры отделений объявили о занятиях на полосе препятствий. Отделения зашагали к месту сбора.

— Черт побери, — выругался Раймунд. — У меня промокают канадки.

Крейчи к месту вспомнил поговорку:

— «Тяжело в учении — легко в бою!»

К счастью, разрешили перекурить. Взгляд Карела блуждал по казарменному двору и остановился на небольшой группе шоферов грузовиков. Показалось, что одного из водителей он знает. Свистнул, и парень удивленно повернулся, а затем подошел к нему:

— Приветик!

— Как живешь, старый вояка? — спросил у Кочки Карел.

— Как в армии! Сошлись на том, что я могу крутить баранку. Так вот, делаю карьеру в этом направлении.

Карел представил Чичу товарищам. Его интересовало все, что у них делается. В это время мимо ворот проехал городской автобус, и Чича не без гордости спросил:

— Вы видели, как она мне улыбнулась?

— Ну и что, когда я тебя увидел впервые в мундире, тоже хохотал! — заметил Карел.

Карел уже не чувствовал, как чавкает вода у него в ботинках. Да и остальные почти не замечали, что одежда прилипла к телу. Солдаты топтались на раскисшем грунте, постукивали ботинками по колесам грузовика, то и дело раздавался смех. Послышался приказ трогаться. Чича взялся за ручку кабины и попрощался:

— Ну, увидимся еще!

— Будь здоров!

Машины тронулись. Впереди ехал командирский газик. Добрались до учебного поля. Солдаты выпрыгивали из-под тента, и ноги сразу увязали в грунте. Мысли о том, что им предстоит преодолевать ловушки «обезьянней тропы», их не радовали…

Чем ближе день принятия военной присяги, тем все больше возрастали нагрузки. Длинные марши и часы напряженных занятий превращали юношей в выносливых мужчин. Боевая учеба здесь была намного суровее, чем в остальных родах войск, и они по-мальчишески гордились этим. Ими владело чувство гордости за принадлежность к «элите».