Александр Баковиков - Огни маяка

Синее море широко расстилалось перед ним, и он жадно вглядывался туда, где чудились ему очертания Севастополя, арка и колонны Графской пристани.

…Незабываемое впечатление произвел на него героический город, когда увидел он его в первый раз. Хорошо сказал как-то на комсомольском собрании секретарь Железное:

— Пускай каждый из вас пройдет по нашему городу, побывает в Корабельной слободке, на Северной стороне, п окрестностях города. Там каждый шаг напомнит вам, как дрались севастопольцы за свой город, за свою родину. Вот и надо равняться по ним, быть такими, как они…

И. вспомнив робость и волнение, которые он испытывал в нынешний день, Акулов подумал, что в сущности все это только обычные будни повседневной учебы, это та школа, которая должна подготовить его, чтобы и он мог стать таким, какими были его старшие товарищи, испытанные огнем войны.

Они уже закончил» работу и кружком сидели на палубе у самого леера, весело разговаривали и курили. Рогов увидел Акулова и крикнул ему:

— Идите сюда, покурим, поговорим…

А Шелест добродушно спросил:

— Ну как, просолились чуток?

И он пододвинулся, давая место возле себя Акулову.

Стремителен обновляющий поток дней! Давно ли еще воина выла сиренами на улицах наших городов, вбивала надолбы на перекрестках дорог, рыла рвы, разрушала созданное годами труда.

И вот уже ветер Победы развеял чад и пепел войны. Камни развалин стали материалами новых строек, полевые аэродромы снова засеяны льном или овсом, парки Победы, посаженные на местах боев, шумят свежей листвой.

И Константин Васильевич Чебуренков, старшина первой статьи, моторист с торпедных катеров, давно уже вернулся в колхоз и в настоящий момент возит на своем зисе зерно по долгим трактам родного Алтайского края. Стираная форменка его посерела, и даже темные пятна от погонов сравнялись, выцвели, но по прежнему неукротим огонь его неутомимой души.

Недаром же. получив от него последнее письмо, ворочается по ночам на койке и часто выходит курить знаменитый друг его Курбан Атабаев, боцман с катера «Т-26». Письмо это не видел никто, и никому не показывал Курбан большой, в две ладони, портрет из газеты, вложенный в конверт. Но многие из мичманов догадываются, что происходит в душе Курбана.

Время разлучило старых боевых друзей, и вот уже год, как разошлись их дороги, хотя и тянутая по прежнему друг к другу их сердца.

Отвоевался моторист Чебуренков и, прощаясь с подразделением, горячо убеждал он друга, как только выйдет ему срок, — не откладывая, выправить билет на Алтай до станции Семиверстная, а там встретит он боевого друга, и станут они вместе делить мирную трудовую судьбу. Захотят — и колхоз поедут, там работы — гора; захотят — на стройки поедут, заводы подымать, города восстанавливать.

Минул год, и пришла пора Курбану решить будущую свою судьбу, а тут — это письмо и портрет.

Часто после спуска флага, когда загорается над бухтой щедрое южное небо и звезды обмениваются световыми сигналами с огнями фонарей, Курбан тихо бродит один у мола и думает о своем…

Много на свете открытых дорог, а надо выбирать одну. Но жадная к жизни душа у Курбана Атабаева, и многое манит его к себе и зовет…

Хороши весенние зори в степи, и с детства сладок Курбану запах поднятой плугом земли. Хорошо трепещет на легком речном ветру парус тихой рыбачьей ладьи. Заманчивы огни домен и заводских корпусов, и высока участь стать нужным человеком, мастером или бригадиром на стройках возрождающихся городов.

Но сильно полюбилось Курбану море, родным стал ему дивизион. Здесь перенес он тяжелую весть о гибели брата, о геройской смерти отца-партизана, здесь закалился и возмужал, здесь узнал он душу машин и торпед. Здесь узнал сладость боевой славы и честной дружбы морской! И трудно Курбану сделать решающий шаг.

Трудно и заманчиво…

В отряде славилась их дружба с Чебуренковым. Терпением и выносливостью, отвагой и выдержкой испытывала эту дружбу война. Нельзя забыть того, как, потеряв в бою товарищей, на поврежденном катере вдвоем добирались на базу. Не забыть того, как пулей врывались в гавань врага и, нарочно приняв на себя огонь, наносили на карту расположение немецких береговых батарей.

По всему Черноморью гремели их имена. До Москвы дошел слух о храбрых друзьях. Их портреты на фоне кормовых пулеметов и глубинных бомб появились в центральной морской газете,